В последние годы в миссионерском офисе кипела жизнь, а центр по привлечению новых членов ордена пришел в упадок. Когда-то молодежь стекалась в Сент-Роуз ради равноправия, образования и независимости, которые предлагал монастырь молодым женщинам, не желающим вступать в брак. Теперь же правила Сент-Роуза стали гораздо строже. Монастырь требовал, чтобы женщины давали обеты по собственной воле, без принуждения со стороны семьи, и только после полной переоценки ценностей.

Поэтому сейчас мало кто хотел принять послушание, и миссионерский отдел становился все более популярным. На стене висела большая ламинированная карта мира, красными флажками были отмечены страны, где находились миссионерские офисы: Бразилия, Зимбабве, Китай, Индия, Мексика, Гватемала. На фотографиях сестры в пончо и сари держали на руках младенцев, работали в больницах, пели хором с местными жителями. За последние десять лет разработали международную программу по обмену с общинами зарубежных церквей, в Сент-Роуз приезжали сестры со всех континентов, чтобы участвовать в Непрестанной Адорации, изучать английский язык и духовно расти. Программа пользовалась огромным успехом. За эти годы они приняли сестер из двенадцати стран. Их фотографии висели над картой — двенадцать улыбающихся женщин в одинаковых черных накидках, обрамляющих лица.

Придя сюда в такой ранний час, Эванджелина надеялась, что в миссионерском отделе никого нет. Но там обнаружилась сестра Людовика, самый старый член общины. Она сидела в инвалидном кресле и слушала утренний выпуск Национального общественного радио — у нее на коленях лежал пластиковый радиоприемник. Она была уже очень слабой, старческая кожа порозовела, из-под накидки выбивались седые волосы. Людовика посмотрела на Эванджелину блестящими темными глазами. Сестры знали, что Людовика теряет разум, с каждым годом все больше выпадая из реальности. Прошлым летом полицейский офицер Милтона остановил ее в полночь в инвалидной коляске на шоссе 9W.

В последнее время она увлеклась ботаникой. Ее беседы с растениями хотя бы не представляли опасности. Когда она ехала в коляске с висящей сбоку красной лейкой по монастырю, все слышали громогласный речитатив Людовики, цитирующей «Потерянный рай»: «Девятикратно время истекло, / Что мерой дня и ночи служит смертным, / Покуда в корчах, со своей ордой, / Метался Враг на огненных волнах, / Разбитый, хоть бессмертный».

Эванджелина знала, что в миссионерском отделе Людовику привлекали клеомы, или паучники. Они вырастали до огромных размеров, свисали со всех несгораемых шкафов. Сестры отрезали отростки и ставили в воду, пока не пустят корни. Пересаженные паучники вымахивали до таких же сверхъестественных размеров и давали невероятное количество отростков. Паучники можно было встретить по всему монастырю, на всех четырех этажах было полно перепутанных зеленых клубков.

— Доброе утро, сестра, — поздоровалась Эванджелина, надеясь, что Людовика ее узнает.

— О боже! — подскочила Людовика. — Вы меня напугали.

— Простите, что тревожу вас, но я вчера не успела забрать дневную почту. Сумка с почтой в миссионерском отделе?

— Сумка с почтой? — нахмурилась Людовика. — По-моему, вся почта попадает к сестре Эванджелине.

— Да, Людовика, — ответила девушка. — Я Эванджелина. Но я вчера не успела забрать почту. Ее должны были принести сюда. Вы ее видели?

— Разумеется! — энергично кивнула Людовика.

Старушка подъехала к шкафу возле стола, где на ручке висела сумка с почтой. Как всегда, она была полна доверху.

— Пожалуйста, отдайте это сестре Эванджелине!

Эванджелина отнесла сумку в укромный уголок, откуда ее не было видно. Она вывалила все на стол — обычная мешанина частных запросов, рекламных проспектов, каталогов и счетов. Эванджелине часто приходилось разбирать почту, и она настолько хорошо знала, как выглядят разные письма, что ей понадобилось всего лишь несколько секунд, чтобы обнаружить письмо от Габриэллы. Это был квадратный зеленый конверт, адресованный Селестин Клошетт. Обратный адрес не изменился — район Нью-Йорка, в котором Эванджелина никогда не бывала.

Выудив из груды бумаг, Эванджелина сунула письмо в карман и направилась к металлическому несгораемому шкафу. Он почти полностью скрылся за разросшимся паучником Людовики, и Эванджелине пришлось отодвинуть зеленые плети, чтобы открыть ящик, где лежало ее досье.

Эванджелина знала о существовании своего личного дела, но раньше ей никогда не приходило в голову взглянуть на него. Свидетельство о рождении и удостоверение личности понадобились единственный раз, когда она получала водительские права и поступала в колледж, но даже тогда она использовала удостоверение личности, выданное епархией. Просматривая досье, она в который раз изумилась, что всю жизнь слушала рассказы других — отца, сестер Сент-Роуза, а теперь и бабушки, — не потрудившись их проверить.

Когда она увидела досье почти в дюйм толщиной, намного больше, чем она думала, она даже испугалась. Она ожидала найти там свидетельство о рождении на французском языке, документы о принятии американского гражданства и диплом — учитывая юный возраст, других документов у нее быть не могло. Но в папке оказалась большая пачка скрепленных резинкой бумаг. Стащив резинку, она начала читать. Там были листы, казавшиеся ее неопытному глазу результатами лабораторных исследований, возможно анализами крови. Были страницы, исписанные вручную, похожие на записи о посещении врача, хотя Эванджелина не могла вспомнить, когда вообще была у доктора. Отец сам тщательно следил за ее здоровьем. В смятении она разглядывала черные пластинки с молочным отливом. Эванджелина поняла, что это рентгеновские снимки. На них она прочла свое имя — Эванджелина Анджелина Каччаторе.

Сестрам не запрещалось смотреть свои досье, и все же Эванджелина чувствовала себя нарушительницей строгих правил. На минуту поборов любопытство к медицинским документам, она обратилась к бумагам, касающимся ее послушничества, стопке обычных счетов, которые отец оплатил, когда привез ее в Сент-Роуз. При виде отцовского почерка ее затопила волна боли. В последний раз она встречалась с отцом много лет назад. Она провела пальцем по строчкам, вспоминая его смех, запах в его кабинете, его привычку читать перед сном. Как странно, думала она, что эти бумаги имеют власть вернуть его к жизни, хотя бы на мгновение.

Читая документы, она обнаружила некоторые сведения о своей жизни. Там был их адрес в Бруклине, старый телефонный номер, место ее рождения и девичья фамилия матери. И в самом низу, в конверте, подписанном «Контактное лицо при чрезвычайных ситуациях», она нашла то, что искала, — адрес и номер телефона Габриэллы Леви-Франш Валко в Нью-Йорке. Тот самый адрес, откуда отправляли рождественские открытки.

Не думая о последствиях, Эванджелина сняла трубку и набрала номер Габриэллы — нетерпеливое ожидание затмило все остальные чувства. Если кто-то и знает, что делать, то это ее бабушка. Раздался длинный гудок, за ним второй, а затем Эванджелина услышала резкий и повелительный голос:

— Алло?

Квартира Верлена, Гринвич-Виллидж,