В шатре Ричарда Львиное Сердце тоже распевали, но более проникновенно и возвышенно. Безошибочно опознав сладостные рулады де Борна и, что удивительно, выступавшую вторым голосом мадам Беренгарию, фон Райхерт плюнул и сбежал, покуда не зазвали на огонек. Его вынесло к палаткам бенедектинцев, где шла непрерывная рождественская служба, потом к самым стенам крепости, еле освещенным редкими факелами… и тут его окликнули.

Обернувшись на голос, вполне могущий принадлежать человеку почтенных лет, барон Мелвих изумленно заморгал и на всякий случай протер глаза рукавом. Не помогло.

«Вроде ж нарочно не пил сегодня, – тоскливо подумал германец. – Даже у скоттов, хоть и зазывали, всего кружку оля опрокинул. Не могло ж с одной кружки так развезти, чтобы призраки начали мерещиться!..»

– Грех неумеренного винопития, сын мой, тут вовсе не при чем, – язвительно обнадежило чудное видение, имевшее образ высокого старикана, седого, с двумя залысинами и лопатообразной, довольно неухоженной бородой. Облачен сей достойный муж был в выцветшую серую рясу, подпоясанную размочаленной веревкой. Если Гунтера не подводили память и воображение, старец должен был откликаться на имя «отца Колумбана». «Мученика, долготерпеливца и страстотерпца», как непременно добавлял сам святой отшельник, проживавший на землях барона де Фармера и в данный миг обязанный находиться вовсе не здесь, а на сотни лиг севернее. – Однако ж в рассуждениях своих ты не ошибаешься. Меня здесь нет и быть не может.

– С кем же я тогда разговариваю? – туповато уточнил мессир фон Райхерт, автоматически добавив: – С Рождеством вас, святой отец.

– И тебя тоже, дитя мое, – хмыкнул нормандский отшельник. – Можешь считать, что разговор ты ведешь со своей совестью. Кстати, как там поживает мой крестник?

– Карьеру делает, – склонив голову набок, германец попытался выяснить, не просвечивают ли через фигуру святого отца огни близлежащего лагеря. Вроде не просвечивали. Отец Колумбан вполне устойчиво стоял ногами в плетеных сандалиях на местной каменистой почве, не собираясь развеиваться обрывками тумана. – При короле нашем Ричарде подвизается.

– Это хорошо, – одобрительно покивал святой брат. – Я всегда говорил: обождите, из мальчика таки выйдет толк. Ну, а ты сам, Гуннар, уроженец будущих времен? Ты прожил здесь уже полгода. Каково себя ощущаешь?

– Странновато, – честно признался обер-лейтенант. – Привыкаю потихоньку. Баронство вот заслужил… на севере Шотландии. С гербом в виде белой вороны на лазурном поле. Если ж вы касательно нашего обещания, святой отец, то каюсь. Позабыли за всякими хлопотами и войнами. Но мы завтра отправляемся в Константинополь, вы не думайте!

– Отправляетесь – и правильно, – рассеянно согласился отец Колумбан. – Там вас ждут – не дождутся. Только, сын мой, видишь ли, в чем дело… Я, собственно, затем и пришел в сей дальний край, чтобы тебе сказать… Именно тебе, не Мишелю – он по молодости лет да неопытности моих слов покуда в толк не возьмет, – старец покряхтел, явно не зная, как перейти к главному. – Не скажу, чтобы я и сам их до конца уразумел… Только привиделся мне на днях во сне перекресток, вроде того, где я вас в дальний путь провожал. И вы все. Каждый из вас уехал по собственной дороге, а некий глас с Небес молвил вслед: «Се вышло время ученичества и пришло время выбора». Как думаешь, что бы это значило?

– Н-ну, мнэ-э… – несколько невразумительно откликнулся фон Райхерт, сомневавшийся в своем умении верно истолковывать вещие сны святых подвижников.

– Вот и я так думаю, – поддакнул старец. – Видно, явилось мне знамение того, что кончилось то время, когда вы нуждались в советах и наставлениях.

В шотландском лагере нестройным хором грянули нечто воинственное. Отец Колумбан прислушался и, взъерошив пятерней бороду, довольно крякнул:

– Душевно поют, аж слеза прошибает… Куда хоть вас занесло в ваших странствиях, сын мой?

– Это остров Кипр, – удивился вопросу германец. – Замок Липена неподалеку от города Никосии. Мы почти достигли Святой Земли.

– Кипр, Кипр, – пробормотал себе под нос святой отшельник, явно освежая в памяти начатки космогонии и географии мира. – Да уж, далековато. Что ж, благослови вас Господь в ваших начинаниях и делах, вас и тех, кто с вами заодно… – старик развернулся, явно собираясь уходить.

– Погодите, святой отец! – Гунтер наконец сообразил, что именно услышал, и здорово растерялся. Он как-то свыкся с мыслью, что их авантюрные замыслы были сперва выслушаны и одобрены отцом Колумбаном, в мудрости своей зревшим гораздо дальше и глубже кучки предприимчивых молодых людей. – Как же мы теперь справимся?.. Как узнаем, что надлежит совершить и что повлечет за собой ошибку? Скажем, захват Кипра. В моей истории… во временах, когда жил я, крестоносцы убили на покорение острова почти два года. Теперь же им понадобилось всего два месяца… потому что я им малость помог. Это хорошо или плохо? Скажется ли это на истории будущего, и если скажется, то каким образом?

– Того, Гуннар, я не ведаю, – с искренней печалью отозвался святой отшельник. – Всевышний рассудил, вам надлежит учиться самим отличать плевелы от добрых злаков, свершая в мире то, что вы сочтете разумным и правильным. Мне остается лишь уповать на вашу добродетель… а если таковой не сыщется, – он хмыкнул в бороду, – то хотя бы на ваш разум. Да, и еще. Ты приглядываешь за вашим третьим товарищем, тем, что угодил из еще более удивительных времен, нежели ты?

– Нет, – довольно резко заявил мессир фон Райхерт. – Я не сторож брату моему. К тому же у него и без нашей помощи все прекрасно получается. Он освоился здесь куда быстрее, чем я.

Наставительная проповедь, которую рассчитывал услышать германец, так и не прозвучала. Старый священник удрученно покивал лысеющей головой, сгинув также незаметно и беззвучно, как и появился. Мгновение назад он вроде стоял напротив, но стоило германцу на миг отвести глаза – и перед ним осталась только потрескавшаяся кладка старой крепостной стены.

«Рассказать Мишелю? Нет, наверное, не стоит, – ошарашенный и озадаченный Гунтер брел через лагерь, ища взглядом свой шатер с прикрепленным над входом гербом белой вороны. – Не то, чтобы он не поверит… Просто ему и в самом деле ни к чему думать над такими проблемами. Высшие силы отложили партию, даровав шахматным фигуркам право самостоятельно перебираться с клетки на клетку. Даже соизволили послать вестника, дабы сообщил нам об этом. Почему именно сейчас, в этот день? Он какой-то особенный? Следует ли из этого, что нас бросили на произвол судьбы – или, напротив, предоставили полную свободу выбора?»

* * *

Благородный шевалье Ангерран де Фуа (в недавнем прошлом известный как Рено де Шатильон) тоже этим вечером принимал гостя. Незваного. Обнаруженного лично мессиром де Фуа в собственном бдительно охраняемом шатре. Гость восседал на раскладной постели и бодро хлебал редчайший дамасский бальзам на жасминовых лепестках прямо из горлышка глиняной бутыли. Сосуд был нахально позаимствован прямиком из личных запасов шевалье Ангеррана.

– Грабить верных соратников – грех, – меланхолично заметил мессир де Фуа, устраиваясь напротив гостя в сделанном на заказ кресле и вытягивая длинные ноги в новехоньких сапогах. – Чем обязан, мэтр?..