— Первые доски для серфинга?

— Вырезанные вручную еще в 1948-м.

— Их еще можно найти?

— Одну или две.

— Дорого стоят?

Она подняла руку над столом, покачала ладонью вправо-влево.

— Не слишком?

— Нет, но и не слишком дешево. И потом, смотри. Может, ты слышал про кинозвезду, которая недавно заплатила крупную сумму за товар, объявленный как «Дождевик Джека Керуака»?

— Нет, не слыхал.

— Ты, верно, в то время читал своего Пруста на каком-нибудь астероиде. А как насчет режиссера, заплатившего двадцать пять тысяч за один из трех снежных подъемников Розбада, использовавшихся на съемках «Гражданина Кейна»?

— Для меня это новость.

— А как насчет разбитого «порше» Джеймса Дина?

— Я смутно что-то слышал, но… и вправду!

— Как насчет… ботинка Джона Леннона?

Мисси поиграла чайной ложечкой.

— Извини?

— Когда Леннона убивали, — осторожно сказала она, — он потерял ботинок.

Я повидал немало потерянных ботинок. Значит, и Джон Леннон ими бросался. Я не изменился в лице.

— На нем остались пятна крови, — добавила Мисси.

— В самом деле? — холодно отозвался я. — И ты видела этот… ужасный предмет?

Она промолчала.

— Ладно. Ближе к делу, надо полагать: за сколько он ушел?

Она пожала плечами.

— Общее правило: следующий покупатель удваивает цену, или вещь не продается. Но с некоторыми из этих ценностей, дорогой, предел ставит только небо.

Она хитро улыбнулась.

— Похоже на то, что только небо ставит предел разврату, дорогая.

— Это как посмотреть.

Она пожала плечами.

— И как ты на это смотришь?

— На мой взгляд — прежний, — мой умный муж вел доходный и успешный бизнес.

— А он как на это смотрел?

— Так же.

— Он не испытывал никаких чувств к своему товару?

— Никаких.

— А его клиенты?

— Для некоторых это было чисто деловое предприятие. Других Кевин называл «конечными потребителями».

— Они покупали, чтобы упиваться?

Она кивнула.

— Возьми, к примеру, парня, который купил ванну Джима Моррисона.

— Повтори?

— Ванну Джима Моррисона.

— Джима Моррисона? Мы возвращаемся к рок-н-роллу. Ты о том Джиме Моррисоне, который выступал с «Дорс» целых три года?

— Четыре, — поправила она. — Тот самый паренек. Тебе, конечно, известно, Дэнни, что Джим Моррисон умер в ванне в Париже.

Я неуверенно кивнул.

— Черт знает почему, мне запомнилось, что он похоронен на Пер-Лашез.

— Вот видишь! Слава знаменитостей проникает в самые толстые черепа.

Она нацелила ложечку в центр моего лба и улыбнулась.

— Хотя бы некоторых из них. Не могу поверить, что ты не слышал про дождевик Керуака. Это так романично. Словом, позволь тебя заверить, Дэнни, что конечный владелец ванны Моррисона испытывал совсем особенные чувства.

— Пока он не лезет с ними ко мне, может испытывать особенные чувства к чему пожелает.

— Ох, Дэнни, как ты не понимаешь? Люди идут на все, чтобы примазаться к славе. Это их способ самоидентификации. Они…

— Пропусти эту часть. Ванна Джима Моррисона интересует меня не больше, чем налоговые льготы республиканцев. Откуда, между прочим, она взялась? Есть хоть один шанс на десять тысяч, что Моррисон и вправду умер именно в ней?

— Ну, ее, конечно, доставили из Парижа. И, как ты помнишь, или не помнишь, мой невежественный друг, утонул ли он, или перебрал наркотиков, или был убит Ли Харви Освальдом, однако все соглашаются, что Моррисон скончался в ванне в своем гостиничном номере. Кевин обычно покупал гашиш — исключительно для себя, разумеется, — у парня, который был знаком с другим парнем из алжирского бара на Монмартре, который был знаком с водопроводчиком, который перестраивал ванную в номере этого отеля, чтобы его можно было снова сдавать, со скидкой на осквернение.

— Такое впечатление, что это самое малое, что они могли сделать. Скидку на осквернение, я хочу сказать.

— У меня впечатление, что они начисто лишены воображения. Эта скидка дается за дурную славу. Дурная слава — продажный товар. Она неподвижна, и за нее можно брать наличными, потому что она относится к милой маленькой комнатушке, которая, за неимением динамического потенциала, не отпугивает народ. Я хочу сказать, что на нее можно глазеть сколько влезет, не опасаясь, что тебя укусят.

Я уставился на нее.

— Честно?

— Ради таких же нестрашных ужасов люди водят детей в Музей восковых фигур мадам Тюссо и глазеют на Эдуарда Тича, Джека Потрошителя, Жиля де Рец или Эндрю Ллойда Веббера.

— Ладно, ладно, убедила, эта ванна неподвижная дурная слава.

— Как только закончилось полицейское расследование, водопроводчик в одну ночь заменил ванну. Снятую он отвез в свою мастерскую в каком-то пригороде и просидел на ней десять лет.

— Ты не собираешься сказать мне, что вы с твоим бывшим мужем вместе развлекались в этой бесполезной ванне?

Она улыбнулась:

— Времени не хватило. А насчет бесполезности? Когда Кевин заплатил за нее пятьдесят тысяч франков, можешь мне поверить, водопроводчик сразу убедился, что она очень даже полезная.

— Пятьдесят тысяч франков? — недоверчиво переспросил я.

— В то время франк шел примерно по пяти за доллар, — гордо прибавила она.

— Десять тысяч долларов? — я невольно присвистнул. — И Кевин умудрился продать ее вдвое дороже?

Мисси гордо выпрямилась.

— Ты начинаешь разбираться, Дэнни, но еще далек от понимания. Кевин продал ее за пятьдесят тысяч долларов три месяца спустя.

Она прихлопнула ладонью по столу.

— В пять раз дороже, чем купил.

Я моргнул.

— Я выбрал не тот бизнес.

— Конечно, дорогой. И ему не пришлось даже перевозить покупку. Водопроводчик за дополнительные две тысячи франков с восторгом согласился упаковать ванну и отправить ее в Америку.

— Она была застрахована?

Мисси с улыбкой кивнула:

— Можешь не сомневаться.

— Но как же покупатель мог быть уверен, что это та самая ванна, в которой умер Моррисон?

— А в этом-то самая красота — как бы ты это назвал — этой аферы.