– Я мог бы втихушку всё сделать. Но, как видишь, предпочитаю откровенный разговор.

– И на том спасибо, – выдавил Бродов сквозь зубы.

«Откровенный разговор» – необходимость, чтобы сохранить доброжелательные отношения. Это нужно для дальнейшего сотрудничества, тем более что особая группа Бродова, скорее всего, так и останется в системе НКВД. Но правда состоит в том, что человек, предлагающий теперь «поговорить откровенно», ещё полгода назад затеял игру и выиграл её всего в два хода.

Надо же Таисию подключить к полноценному каналу связи? Не поспоришь, и вроде вопросы безопасности утрясли. А теперь, Николай Иванович, когда ваша Таисия, а по-нашему – Немезида, связана с нами напрямую и выполняет наши задания, подите-ка вы прочь. А мы за это, если что, не станем очень уж сильно препятствовать вашему переходу на базу ГРУ НКО. Вот и порадуетесь. А нам оставите ценного сотрудника: мы ж разве мало труда вложили в девочку?

Сам принял тогда решение. Не на кого пенять!

– Ты же понимаешь, Николай Иванович: тут не до личных чувств. Надо о деле заботиться.

Бродов опять скрипнул зубами, но на сей раз кровь отхлынула от лица. Не почудилось: надёжный товарищ, почти друг продолжает навязывать ему игру. Только в ход пущен совсем гадкий приём: «Твоя привязанность к девочке всем очевидна. Но кто же нынче ставит личные чувства на первый план?»

Мимо! Безусловно, ему дороги те, кого он лично воспитал. И что из того? Шантаж такого рода Николаю Ивановичу не страшен. Но противен до тошноты.

– Что значит «ходатайствую»? Рапорт уже подан?

– Рапорт составлен. Завтра я вылетаю в Москву. Было б время в запасе, я б тебя ещё поуговаривал, чтобы ты со мной согласился. Но времени теперь в обрез.

– Вы загубите её, – тихо сказал Николай Иванович. – Она же недоучка. У нас есть способы компенсировать недостатки её подготовки, у вас – нет.

Проигрыш в игре, которую приходится признать относительно честной, в конце концов, можно пережить. Никто карт в рукаве не держал и не передёргивал. Лишь не все карты открывали до поры. И всё это было бы мелкой вознёй. Но судьба Таськи – на волоске, и надо спасать подопечную во что бы то ни стало.

– Помнишь, как на каждое моё «так нельзя», «так не делается», «так просто не бывает» ты отвечал: «а мне можно»? Теперь плачешься, что она недостаточно подготовлена, и опять не веришь мне, когда говорю, что мы справимся с этим самостоятельно!

– Чем тебя не устраивает продолжение сотрудничества, совместное подчинение?

– Чем не устраивает? У нас – свои секреты. У вас – свои. Мы постоянно обобществляем наши тайны. Это – нормальная ситуация для колхоза, а не для разведки. Лаборатория провела эксперимент. Результат можно считать в целом успешным. Всё. Для кого вы стараетесь? Для практиков, для нас. Пора передать нам. А вы экспериментируйте дальше.

Бродов отхлебнул из стакана заботливо налитого чая, потёр лицо.

– Таисия до сих пор не провалилась при выполнении ваших заданий и при ваших способах связи только потому, что мы её поддерживаем.

– Каким образом?

По интонации чувствовалось, что собеседнику не особенно интересен ответ.

Операторы слежения не смогут эффективно приглядывать за Тасей. Любое ясновидение имеет свои ограничения. Оператор не поймёт того, что «видит», если у него нет ориентировочной информации, где находится объект наблюдения и какие задачи выполняет. Энергетическая поддержка может постоянно осуществляться и вслепую, но для достижения высокой эффективности важна точка приложения усилий. Специалисты должны знать, когда им надо включиться в процесс защиты сознательно и в полную силу, а не в фоновом режиме, должны уделить особое внимание тем компонентам ситуации, которые создают наибольшую уязвимость…

Всё это много раз было говорено между ними. Но за столько лет сотрудничества убеждённый скептик так и не поверил в действенность нейроэнергетических практик. Только одного секрета особой важности не положено знать даже ему – о Великих энергиях. Эта информация ещё ни разу не выходила за пределы Лаборатории, двух нейроотрядов и кабинета Главного Куратора. Но и она не помогла бы убедить собеседника.

Благо есть люди, которые не только верят в работу на тонком плане, но и непосредственно знакомы с её результатами… Все соображения нужно доложить Главному Куратору. Желательно до того, как ему на стол ляжет рапорт о переподчинении. Или одновременно.

Затянувшееся молчание – вместо ответа на заданный вопрос – собеседник истолковал по-своему:

– Ты хочешь, чтобы я поменял точку зрения. Но я не могу, не обладая той информацией, которой владеешь ты.

Вот молодец! Сам себе создал иллюзию, будто Бродов скрывает от него нечто важное. Уникальный случай! Ни разу за долгие годы этот человек не был замечен в следовании каким бы то ни было иллюзиям. Попробовать воспользоваться?

– Есть информация, которой я не имею права разглашать; мне нужно разрешение. Дашь мне три дня, чтобы его получить?

– Айда вместе в Москву! Там разберёмся.

Николай Иванович не принял лёгкого тона, так как был убеждён, что речь идёт о жизни и смерти. Но принял приглашение. Телеграфировал в Москву, без проволочек получил разрешение на внеплановый приезд и отправился в дорогу.

Самолёт был военно-транспортный, оборудованный для десантирования небольших групп; лавки вдоль стен позволяли устроиться с комфортом. Впервые в жизни Бродов не ощущал в полёте ни дурноты, ни сбивчивого сердцебиения. Он вообще не чувствовал своего тела. Пристроив на колене планшет, он стал карандашом набрасывать аргументы в пользу сохранения сложившихся отношений между Таисией, Лабораторией и соответствующим подразделением нелегальной разведки, чтобы затем выбрать самые весомые.

Ещё раз проанализировав давешнюю беседу, Николай Иванович пришёл к выводу, что мифическое переподчинение его Лаборатории было упомянуто собеседником только в качестве предлога для разговора. Тот не знает о кадровых задачах, поставленных Бродову, не знает, что положение его группы давно обрело стабильность. А спешит по одной-единственной причине: до конференции любые частные вопросы, не связанные с её проведением, для Главного Куратора – несущественная мелочь; есть шанс, что примет решение, не вникая в детали, основываясь на единственном броском аргументе.

С товарищем разговаривать не хотелось, да и время жалко было терять: надо думать, думать, выстраивать стратегию беседы на высшем уровне. Бродов не чувствовал, что по привычке скалится от досады, от чего лицо становилось всё более мрачным и злым. Внезапно бывший товарищ, а ныне – противник пересел к нему, положил ладонь ему на предплечье.

– Николай Иванович, ты не злился бы! Ну, поставь себя-то на моё место. Если б ты считал, что вот так-то и так-то – лучше для дела. Что, так и молчал бы ради дружбы, не боролся бы?

– Да не лучше так, большой риск, – сказал Бродов устало и вдруг добавил с ожесточением: – Ты, лично ты легко жертвуешь своими людьми?