Потом она забрала дочь. Девочка весь день провела за рисованием и по пути домой возбужденно показывала матери, что у нее вышло. Десятки рисунков, и на всех — луна, раскрашенная в самые разные цвета.

Утром в воскресенье, 5 января, Д’жоржа встала с кровати и пошла заваривать кофе. Марси, не сняв ночной пижамки, предавалась странному занятию за обеденным столом: доставала фотографии из семейного альбома и укладывала в аккуратные стопки.

— Я перекладываю фотографии в коробку от обуви, потому что мне нужен альбом для моей лунной… коллекции, — объяснила девочка, нахмурившись перед трудным словом, и показала фотографию луны, вырезанную из журнала. — Я хочу собрать большую коллекцию.

— Почему, детка? Откуда такой интерес к луне?

— Она красивая, — сказала Марси, затем положила фотографию на пустую страницу фотоальбома и уставилась на нее.

В ее немигающем взгляде, в ее неодолимой тяге к фотографии было что-то от той целеустремленности, с которой она отдавалась игре в «Маленькую мисс доктор».

Д’жоржу пробрала дрожь от дурного предчувствия, и она подумала: вот так же начиналась и фобия, связанная с докторами. Тихо. Невинно. Неужели Марси просто поменяла одну фобию на другую?

Она хотела было позвонить доктору Коверли, невзирая даже на воскресенье и его выходной. Но потом, стоя у стола, разглядывая дочь, она решила, что перегибает палку. Марси явно не поменяла одну фобию на другую. Ведь девочка все-таки не боялась луны. Просто… ну хорошо: была странным образом очарована ею. Временное пристрастие. Каждый родитель умненького семилетнего ребенка знаком с такими кратковременными, но истовыми увлечениями и страстями.

И все же она решила сообщить об этом доктору Коверли на втором приеме, во вторник.

В двадцать минут первого ночи понедельника, прежде чем лечь спать, Д’жоржа заглянула в комнату Марси — посмотреть, крепко ли та спит. Девочка не спала: сидела в темной комнате на стуле перед окном и смотрела в ночь.

— Детка, что случилось?

— Ничего не случилось. Подойди посмотри, — тихо, мечтательно сказала Марси.

Подойдя к ней, Д’жоржа спросила:

— Ну что тут у тебя, ласточка?

— Луна, — сказала Марси; ее глаза не отрывались от серебристого полумесяца в черном склепе ночи. — Луна.

В понедельник, 6 января, с Атлантики беспрерывно дул обжигающе холодный ветер, и весь Бостон в этот день присмирел. По продуваемым насквозь улицам на утреннюю службу спешили закутанные в теплые одеяния люди, подняв плечи и опустив головы. В жестко-сером зимнем свете современные стеклянные офисные башни казались высеченными изо льда, а другие здания исторического Бостона, сгрудившись в кучу, являли миру унылое и несчастное лицо, совершенно непохожее на то, какое бывает у них в хорошую погоду, — обаятельное и величественное. Прошлой ночью выпал мокрый снег.

Голые улицы были покрыты сверкающим льдом, голые черные ветки проглядывали сквозь белую корку, словно костный мозг из расколотой кости.

Герберт, искусный мажордом, блестяще дирижировавший распорядком в доме Ханнаби, отвез Джинджер Вайс к Пабло Джексону на седьмой после Рождества сеанс. Ночью ветер и ледяной шторм оборвали несколько высоковольтных линий, нарушили работу светофоров на более чем половине перекрестков. Наконец в 11.05 они добрались до Ньюбери-стрит, опоздав всего на пять минут на назначенную встречу.

После прорыва во время субботнего сеанса Джинджер хотела было связаться с хозяевами мотеля «Транквилити» в Неваде и поговорить о забытом происшествии, которое случилось там вечером 6 июля, позапрошлым летом. Хозяева мотеля были либо сообщниками тех, кто манипулировал памятью Джинджер, либо такими же, как она, жертвами. Если их тоже подвергли промывке мозгов, они испытывают тревожные атаки того или иного вида.

Пабло категорически возражал против немедленного звонка, считая риск слишком высоким. Если владельцы мотеля были не жертвами, а сообщниками, Джинджер подвергнет себя серьезной опасности.

— Вы должны проявить терпение. Прежде чем связываться с ними, необходимо собрать всю информацию о них, какую удастся найти.

Ей пришла в голову мысль: обратиться в полицию, чтобы найти там защиту и добиться начала расследования. Но Пабло убедил ее, что полицейских это не заинтересует. Она не сможет доказать, что кто-то манипулировал ее сознанием. Кроме того, местная полиция не имеет права расследовать преступления в других штатах. Для этого нужно обратиться к федеральным властям или в полицию Невады, и может оказаться, что она ищет помощи у людей, ответственных за то, что с ней случилось.

Разочарованная, Джинджер не нашла что возразить и согласилась выполнять предложенную им программу. Воскресенье Пабло оставил для себя, собираясь изучить запись критически важного субботнего сеанса. Он также сказал, что будет занят в понедельник утром — собирается навестить друга в больнице.

— Но вы приходите, скажем, к часу дня, и мы начнем понемногу обтесывать края этого блока памяти en pantoufles[25].

Этим утром он позвонил ей из больницы — сказать, что его друга выписывают раньше, чем предполагалось, и он, Пабло, к одиннадцати часам будет дома. Вдруг Джинджер захочет приехать до назначенного срока?

— Вы поможете мне приготовить ланч.

Выйдя из лифта, Джинджер быстро прошла по короткому коридору к квартире Пабло, решив, что предпримет все усилия, чтобы держать в узде свое природное нетерпение, и согласится на сеансы en pantoufles, как того требовал иллюзионист.

Дверь в квартиру была открыта. Она решила, что Пабло отпер дверь для нее, и вошла в прихожую. Закрыв дверь, она позвала:

— Пабло?

Из ближайшей комнаты раздался стон. Мягкий стук. Звук падения.

— Пабло?

Тот не отвечал. Джинджер прошла в гостиную, снова окликнула его, на этот раз громче.

Молчание.

Одна из двойных дверей библиотеки была открыта, там горел свет. Джинджер вошла. Пабло лежал ничком у шератоновского стола. Судя по всему, он только что вернулся из больницы, потому что не успел снять галоши и пальто.

Джинджер бросилась к нему, опустилась на колени, перебирая варианты: кровоизлияние в мозг, тромб, эмболия, обширный инфаркт. Но она не была готова к тому, что обнаружила, когда перевернула его на спину. В груди Пабло зияла огнестрельная рана, из которой била красная артериальная кровь.

Его веки затрепетали, и, хотя взгляд был мутным, он, казалось, узнал ее. Кровь пузырилась на нижней губе. Взволнованным шепотом он произнес всего одно слово:

— Беги.

Увидев Пабло распростертым на полу, она повела себя, как подобает другу и врачу: бросилась, объятая горем, к нему на помощь. Но пока Пабло не сказал: «Беги», она не осознавала, что ее собственная жизнь может быть под угрозой. Она вдруг поняла, что не слышала звука выстрела, а значит, стреляли из пистолета с глушителем. Нападавший был не обычным грабителем: сюда пришел кто-то гораздо более опасный. Все эти мысли за одно мгновение промелькнули в ее голове.