— Зайдет, бывало, вечерком, сядет и молчит. Ну и я молчу. Так сидим целый час, потом я спрошу: «Иван Сергеич, что с тобой?» А он в ответ: «Кхе».

Так продолжалось несколько лет. И вот в конце августа 1993-го, за неделю до нового учебного года, случилось нечто невероятное: в один прекрасный день учитель Некипелов вдруг исчез. Точнее сказать, его физическое тело никуда не делось: оно ходило, ело, пило, совершало различные неблаговидные поступки и вскоре получило широкую известность, но из этого тела как будто вынули душу, заменив ее другой, на редкость неприятной.

В тот день Иван Иванович задумал проведать друга, с которым не встречался уже целую неделю, хотя все это время наблюдал с веранды, как Некипелов бродит по своему лесному участку, что-то рвет, выкапывает и обнюхивает. Вечером в субботу Савельев решил наконец узнать, в чем дело. Он нарвал крыжовника, взял банку меду, пачку чая со слоном и отправился в дом напротив.

О том, что он там увидел, Иван Иванович рассказывал глухим дрожащим голосом:

— Вхожу я к нему в комнату, и что же я вижу? Ваня мой обрился наголо, надел тельняшку и сидит на скамейке, подобрав под себя ноги. Ну, вылитый Доцент из «Джентльменов удачи». И не улыбается, а вот так вот лыбу давит по-уголовному. И что-то из фляги прихлебывает. Я его спрашиваю: Иван Сергеич, ты что, выпил лишнего или белены объелся? А он мне, представляете, мне, другу своему, вот так вот козу из двух пальцев к глазам подносит и говорит: «Я тебе, чмо, не Иван Сергеич, а папа Кипяченый. А если ты про белену кому вякнешь, я тебе глаз на жопу натяну, понял, нет?» Ну, я все понял, конечно... Вот, думаю, еще одно последствие дикого капитализма. Лучшие люди превращаются в неандертальцев. Плюнул я, хлопнул дверью и больше к нему не ходил. С тех пор мы ни разу не встречались.

Через неделю наступил День знаний — Первое сентября, однако учитель Некипелов на работу не вышел. Не явились в класс и трое его учеников, в том числе гордость школы — призер всероссийских олимпиад по русскому языку Миша Лиходумов. Конечно, тогда и в голову никому не могло прийти, что эти славные мальчишки станут грабителями и убийцами. Однако жизнь в очередной раз опровергла все наши прогнозы: костяк банды Кипяченого составили его ученики.

— Причем что удивительно, — рассказывал Иван Иваныч, — выбирал он не трудных подростков, а самых что ни на есть отличников. Устраивал им обряд посвящения. Я с веранды видел. Сначала громко произносил заклинание — что-то такое про порося и карася. А потом давал выпить из фляги. И всё, они тут же, моментально превращались в братков. Мистика!

— Навсегда превращались?

— Нет, нет, только на время. Это состояние им надо было поддерживать. Они постоянно что-то пили, у каждого была фляга. Лиходумов и сейчас с флягой ходит...

Надо сказать, что к моменту таинственного превращения заслуженного учителя в начинающего вора в законе преступность в городе давно успела организоваться и устаканиться. Все местные бандиты входили в три большие подразделения: бригаду братьев Ляпы и Тяпы Сытых, рекрутированную в основном из зареченской шпаны, кавказское землячество под руководством Бесо Ваняшвили и группу «рыночников», которую возглавляла огромная бабища из бывших базарных торговок по прозвищу Верка Усё. За два года, прошедших с начала эпохи свободного предпринимательства, пырьевские мафиози успели выяснить отношения и поделить источники дохода. Ляпа и Тяпа контролировали розничную торговлю, люди Бесо занимались общепитом, а Верка владела своим родным городским оптовым рынком. Тут следует заметить, что больших промышленных предприятий в Пырьевске отродясь не бывало, и это обстоятельство не только позволяло жителям дышать чистым воздухом, но и вселяло надежду на бескровное вхождение в развитый капитализм. Однако не тут-то было: с появлением банды «пионеров» все надежды обывателей рухнули. Военные действия вспыхнули с новой силой и переросли в гражданскую войну, которая продлилась целых полтора года.

— Я вам не буду все это описывать, — морщился в этом месте своего рассказа Иван Иванович. — Вы же по улицам ходили? Ну вот, значит, все видели и можете догадаться, чем кончилась война.

— Ну да, понятно, — кивнул Живой. — Ляпу тяпнули, а Тяпу ляпнули. Бесо, наверное, отправили в Тбилиси в трех ящиках из-под «Киндзмараули». А что стало с Веркой?

— А Вера Иванна жива, здорова и до сих пор торгует на базаре. Говорят, ей недавно предлагали должность замдиректора по маркетингу, но она отказалась. Сказала, что не женское это дело — людьми руководить.

К началу 1995 года боевые действия закончилось полной победой Кипяченого, и по этому случаю недалеко от его дачи, на берегу реки Пырки, был насыпан памятный курган в честь павших «пионеров». В марте фактического хозяина города официально выбрали мэром, после чего все успокоились.

Сразу после прихода к власти Кипяченый расширил свой дачный участок в пятьдесят раз, разогнав всех соседей и сравняв с землей их дома. Не пожалел он и домик старого друга Вани.

— Впрочем, я еще раньше сам ушел и с дачи, и с городской квартиры, — рассказывал Иван Иванович. — Все-таки история кое-чему учит. Я хорошо помнил судьбу старых друзей товарища Сталина и потому не стал дожидаться, когда за мной придут. Спрятался в архиве — его как раз тогда сюда и выселили — и с тех пор тут и живу. Очень надеюсь, что про меня все уже забыли.

На захваченной территории Кипяченый построил охотничий замок с красивыми башенками для пулеметных гнезд, обнес всю Вакхову Поляну трехметровым забором из бетонных блоков с колючей проволокой, установил КПП и никого туда не пускал. Кроме того, он соорудил в городе множество разных монументов, в том числе воздвиг и памятник самому себе в виде бога Марса, управляющего собачьей квадригой.

— Да уж, видели мы... — кивнул Живой.

— А кстати, что это за буква «Н» у вас на Соборной? — спросил Савицкий.

— О, это особая история!

Лицо директора архива снова изменилось: в засушливой саванне наступил сезон дождей. Иван Иванович достал из кармана халата выцветший от многочисленных стирок, но идеально чистый носовой платок, снял очки, утер уголки глаз, вернул окуляры на место, платок сложил вчетверо, положил обратно в карман и грустно улыбнулся.

— История учит, что как бы человек ни оскотинился — в нем всегда остается что-то светлое и благородное. Но вот чем оно обернется — другой вопрос.

— Кипяченый, значит, абстрактное искусство подкармливал? — догадался Паша. — Вот мы с ребятами не знали. У меня как раз в те времена корешманы были — конкретные такие абстракционисты. Надо нам было к вам податься: и хлебно, и весело.

— И хлопнули бы тебя вместе с твоими корешманами, — закончил Савицкий. — Тебя бы — в первую очередь.

— Да, юноша, вы с таким жаргоном при прежней власти долго бы не протянули, — кивнул Иван Иванович.

— А я бы мимикрировал и вел беседы на исключительно грамотном, великом и могучем! — не сдавался Паша. — Ну ладно, что вспоминать? Было и прошло. Рассказывайте лучше про искусство.