– Вспомнил?

– Да.

– И как?

– Знать бы, что из того, что я вспомнил, правда. Но проверить надо. Мне надо проверить! Вы… оставайтесь. Или лучше возвращайтесь. Шериф может быть не один такой…

Неправда.

Создать идеального слугу не так и просто, поэтому, будь еще кто-то, мистер Эшби держал бы его при себе. А так…

Дракон все еще смотрел на меня, будто выжидая. И, неспособная выдержать этот взгляд, я отвернулась. И решилась.

Не из желания преодолеть страх. И не из страха. А потому, что Ник не вернулся. И горы точно знали, что с ним произошло.

Выход, скрытый в колючих ветвях, оказался тесным. А тоннель за ним – темным. Неровные стены хранят в памяти человеческие голоса, а где-то впереди шелестит буря.

Я положила руку на плечо Томаса и закрыла глаза. Наверное, глупо, ведь пол неровный, а тоннель изгибается. Да и с потолка торчат камни, словно зубы, но иначе не сосредоточиться.

А мне нужно. Я хочу знать.

…Воины-звери… клетки из прочного дерева сменились клетками из железа. Массивные цепи. И люди, в которых не осталось ничего человеческого. Они рычат и рвут зубами сырое мясо. Они боятся человека в белом костюме, но все равно не способны справиться с ненавистью к нему.

– Зачем тебе они? – Женщина в брюках вызывающе красива.

Даже сейчас.

А тогда она удивляла. Поражала. Заставляла думать, что женщинам может быть позволено больше.

– Затем, что это тоже часть загадки.

Дети. Разные дети.

Детей отдают дешево, потому что товар бросовый и редко кто из них вырастает, но зато, приложив толику усилий, можно воспитать правильного раба. Дикие негры годятся лишь для черных работ, а вот в дом лучше брать таких вот, рожденных на этой земле.

– Ты уверен? – Эта женщина не похожа на первую. Она бледна и хрупка. К ее рукам ластятся розы, а земля готова отозваться на любую просьбу. И женщине нравится ее сила.

Она вовсе не была жертвой, Патриция Эшби. Как и та, другая.

– Уна? – Мир отступает перед этим вопросом, но лишь затем, чтобы вернуться, повторяя мое имя на разные лады. Ветер умеет дразнить. И я с трудом открываю глаза.

Где мы?

Еще зал, от которого ведут несколько проходов. И нам куда? Томас не помнит? Он растерян и снова похож на себя, но я больше не верю, я знаю, что он их крови. Проклятой.

Кровь течет по тонким стеклянным трубкам, которые стоят столько, сколько десяток невольников. Они тоже здесь, там, выше, вгрызаются в тело скалы, и звуки ударов пронизывают камень, заставляя человека в просторном балахоне морщиться.

Но кровь занимает его куда больше. Он считает капли. И мешает их с другой кровью, которую держит в руках темноволосая женщина. Она умеет говорить с драконами.

Жижа получается черной.

А мальчик, застывший у стены, смотрит на нее с ужасом. У мальчика рыжие волосы и глаза светлые, почти белые. Его лицо плотно покрывают веснушки.

– Пей, – говорит Гордон Эшби. – Ты же обещал, что сделаешь для меня все.

Мальчик кивает. Он сделал бы. Но ему страшно.

– Пей, это изменит тебя. Даст силу. Ты же хочешь стать сильным?

Меня замутило, но я сдержалась.

– Видишь? Клятвы на словах ничего не значат, а я должен быть уверен, что эти люди будут помнить, кому обязаны своим благополучием.

И пальцы стискивают щеки мальчишки, заставляя открыть рот.

– Пей, или отправишься вниз. Ты же знаешь, как эти черные твари любят белых мальчиков…

Он глотает горячую кровь, а по щекам текут слезы.

И мне больно смотреть. И не только мне. Камень запомнил. Или не камень, но источник, который отвели, пустили по серебряным трубам, спрятали внизу, вдали от тех, кому он и вправду был нужен.

– Память, – у меня получается разлепить губы, – есть не только у людей. Оказывается.

А еще я вновь вижу дракона. И знаю, куда идти. Томас позволяет выбрать. Спасибо ему. Наверное.

Этот проход больше. Шире. Он существовал давно, еще когда на месте дома высился холм, небольшой, но пришлось повозиться, избавляясь от него. Холм взрывали порохом и камень вывозили в море.

Гордон Эшби не привык отказывать себе в простых желаниях.

Идти, когда тебя держат под дулом револьвера, сложно. Не отпускает страх, что вот сейчас тот, кто сзади, оступится. Или просто устанет держать оружие. Или решит, что Милдред не нужна. Или испугается чего-нибудь. Неважно. Главное, что он нажмет на спусковой крючок. А промахнуться на узкой лестнице сложно.

Умирать не хотелось. Умирать было страшно. Милдред ведь однажды уже… и почти… и уцелела, и быть может, получится снова?

– Почему ты не дал мне выпить? – заговорила она, понимая, что молчание сводит с ума прежде всего ее саму. – Разве не было бы проще? Взять и унести…

– Ты неплохо идешь.

– Но я могу сбежать.

– Беги, – милостиво дозволили ей. – Ему нравится охота.

– Твоему брату?

– Он еще тот больной придурок. Он сказал, что любит тебя. Правда, до этого он влюбился в ту полукровку, а до нее была еще одна девица… супруга Эшби. У них вообще вкусы схожие. А может, дело не во вкусах, а в крови? Как думаешь, есть у крови голос или это все выдумки?

– Ты меня убьешь.

– Это вопрос?

– Констатация факта. – Милдред придерживалась рукой за стену. Ей хотелось думать, что их услышат. Лука. И тот парень, Хендриксон… Уна. Их ведь нет на лестнице, значит, они ниже… и тогда должны услышать.

Если живы.

– У тебя неплохие задатки менталиста. Конечно, дар куцый, но в сочетании с силой источника и его хватило. У меня бы не получилось заставить их, да… а так… они очнутся и вспомнят, как ты поднесла флягу. Анализы покажут наличие сильнейшего снотворного, того самого, которое тебе прописали от бессонницы.

– И это знаешь?

– Я многое о тебе знаю, хитрая девочка Милдред. – Он хихикнул, и звук этот заставил вздрогнуть. – Конечно, ты меня не помнишь. Куда тебе… ты всегда была так занята…

– Не помню.

Подобные ему ложь ощущают остро.

– Я и говорю. Не помнишь. Мы встречались. В университете… ты только поступила, а я пытался стать докторантом. Вел научную работу. Вольный, так сказать, слушатель… я тебе помогал. Нет, между нами не было ничего романтического. Мне просто было интересно наблюдать за тобой.

– Потому что я выжила?

– Потому что я помог тебе выжить.

Милдред остановилась, но получила тычок в спину.

– Так и не вспомнила?

– Расскажи.

– Сперва ты. Ради чистоты эксперимента. Ты же