Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не показалось! Замедленными вихрями из чаши поднимались витые волоски черного дыма. Поднимаясь к низкому потолку, кольца вихрей расширялись. От чаши стал слышаться зловещий гул.
– Боги, что это?! – простонал пленник.
В ответ задрожали пол, стены и потолок.
– О боги! Что это?!!
Вдруг дымные спирали стали мерцать кроваво-красными бликами и превратились в расползающийся туман. Этого не было в письменах!
И в тумане он увидел… Призрачное бледное лицо. Или даже… череп?!! Тот пристально глядел на Ментана. Пасть черепа распахнулась. Чудовищный рев заполнил комнату.
– А-а-аррргх…
Деранс с воплем швырнул свечу в чашу и бросился к двери. Кровь брызнула из самописца, словно лава из кратера вулкана. Гул и дрожь исчезли, но не ужас, охвативший пленника. Едва не выбив дверь, он продолжал ползти прочь от комнаты, сжимая в руке клочок пергамента.
На потусторонний шум сбежались люди. Кто-то схватил Ментана и поставил на ноги.
– Пустите! – стонал он. – Там смерть!
Звонкая пощечина немного отрезвила его, и он увидел перед собой лесного короля Роберта. Раненый лесной король стоял, опираясь на плечо соратника. Свободной рукой он ударил еще раз.
– В чем дело, полоумный?! – воскликнул Роберт. – Что за шум?!
Ментан не знал, что ответить. Он трясся, переводя испуганный взгляд то на одного разбойника, то на другого.
– Что это у тебя?!
Роберт вырвал из руки Ментана пергамент.
– Роберт! – услышал клир со спины. – Ты должен это увидеть!
Лесной король, морщась, дохромал до каморки пленника. Cильные руки толкали Деранса следом. Стены и потолок были покрыты кровью. Но чаша самописца… Она стояла на столе как ни в чем не бывало. На ней не было ни единой капли.
– Да что здесь было! Что это за кровь?! – заорал Роберт.
Он наконец расправил клочок пергамента. Пробежав по нему взглядом, он свирепо воззрился на пленника.
– Поганый безумец! Тебе Олвин пообещал жизнь и свободу, но этого тебе оказалось мало?! Ради этого ты резал меня как свинью?!
– К-к-кровопускание было необходимо для лечения… – едва слышно ответил Ментан.
– Но ты использовал мою кровь для подлого замысла!
– Н-н-нет… Т-то есть да… Этого не должно было быть… Все должно было быть не так… Этот дым… Этот шум, земля тряслась… Этот ужасный лик и глас из преисподней…
Деранс Ментан вдруг с ужасом уставился на лесного короля.
– О боги, – выдохнул пленник и вытянул руку в сторону Роберта, то ли указывая, то ли защищаясь.
Разум клира был сейчас подобен крови, брызнувшей из чаши во все стороны, но где-то на крае рассудка возникла жуткая мысль:
– Чья кровь течет в твоих жилах?! Кто ты?!!
* * *
Корсары напали столь неожиданно, что никто попросту не успел оказать сопротивление. Вся команда «Соленого ветра» оказалась в оковах.
И теперь вторые сутки они, подгоняемые ударами плетей, разгружали корабли. С ними же трудились уцелевшие обитатели цитадели. Капитан Доран Вистлер гнул спину, как и все. Таскали какие-то большие колеса, деревянные брусья, бухты канатов, свитых из чьих-то жил. Таскали ящики и бочонки. Мешки и прутья.
Маленькая пристань с восточной стороны острова. Настолько маленькая, что не могла принять больше двух кораблей за раз. А потом узкая тропа вверх, выдолбленная в отвесном склоне. Мысль броситься вниз и прекратить мучения напрашивалась сама собой. Наконец кто-то из матросов озвучил ее. Вистлер и сам порядком устал. Болела спина, болели ноги, болела шея. Но на слова о самоубийстве он отвечал злобным рыком:
– Не сметь! Трюмы не бездонные! Надо выжить!
– Для чего? – отвечал голос отчаявшегося.
– Для того чтобы дождаться, когда мы сможем поймать удачу за хвост!
– А если не дождемся?
– Тогда и умрем! А сейчас торопиться некуда, триста акул вам в задницу!
И они продолжали таскать.
Наконец крик надзирателя:
– Отдых, собаки! До первого свистка!
Скидывая ношу, пленники валились без сил на влажную траву. Вистлер осмотрелся. Поодаль верхом на коне сидел человек в черном плаще и широкой шляпе. Он был неподвижен и просто наблюдал за происходящим. Возможно, он был главным. Корсары тем временем собирали из принесенных брусьев, бревен, балок и колес какие-то механизмы. В уже собранных капитан «Соленого ветра» узнал катапульты, баллисты и скорпионы.
– Они укрепляются на острове, капитан, – сказал, еще не совсем отдышавшись, старший помощник.
– Вижу, навести тринадцатый их матерей, – прорычал Доран и сплюнул в сторону.
Судя по всему, морские разбойники решили обосноваться здесь надолго. Это, конечно, плохо. Но с другой стороны, это могло означать, что им понадобится рабочая сила и пленников они вырезать не станут.
– Капитан! – воскликнул один из его матросов. – Взгляните туда!
И он вытянул руку на запад. Матрос стоял, нехотя поднялся и Вистлер.
– Проклятье, – простонал капитан «Соленого ветра». – Надеюсь, их не придется разгружать. Или я первый в очереди бросаться со скалы…
Пленники один за другим стали подниматься. То, что они увидели на горизонте, повергло их в тихий ужас. К острову Последний Взор шли десятки, а может, и вся сотня кораблей с черными парусами.
* * *
Командор Ворхарт кивнул, и надсмотрщик дунул в боцманский свисток. Раздались злобные окрики и едва передохнувших пленников снова погнали на пристань. Ворхарт продолжал сидеть в седле, наблюдая за сборкой и установкой метательных орудий. Корабли на горизонте его не беспокоили. Ведь это были не враги, а соратники.
Позади, со стены цитадели раздался крик.
– Командор! Скорее, вы должны это немедленно увидеть!
Ворхарт обернулся.
– В чем дело?! – хриплым басом крикнул он в ответ, придерживая рукой черную широкополую шляпу.
– Я не могу при всех, командор!
Это был человек с Мамонтова острова. Хранитель чаши, который должен был заменить в цитадели местного клира, а заодно установить самописец.
Конь рысью бросился к воротам. Хранитель уже ждал у входа в донжон.
– Это продолжается четверть часа!
– Что именно, якорь тебе в глотку?!
– Сейчас увидите!
Они бегом достигли лестницы в башню вестников и поднялись к тайной комнате. Хранитель загремел связкой ключей и отпер дверь. На столе стояла серебряная чаша самописца. Над ней находилось хитроумное устройство в виде крутящегося колеса с восемью восковыми табличками. Устройство позволяло не бдеть постоянно у чаши: если приходило послание, игла писала на одной табличке, а когда место заканчивалось, срабатывала пружина и колесо поворачивалось на одну восьмую оборота, подставляя чистую табличку.