Она протянула мне ребенка, и я вдруг поняла, что, хотя и распланировала свои первые роды до минуты, совсем не подумала о том, что произойдет после. Сын застыл у меня на руках, а потом разинул ротик и завопил так, словно этот мир был для него оскорблением.

В панике я посмотрела на маму. Я всегда была отличницей и добивалась в учебе большего, чем от меня ожидали, но я никогда не думала, что это взаимодействие, самое естественное из всех взаимодействий в мире, заставит меня почувствовать себя настолько беспомощно. Я качнула ребенка на руках, но от этого он только заверещал еще громче. Ножки его бились, точно он ехал на воображаемом велосипеде, ручки молотили воздух, каждый малюсенький пальчик был согнут. Его крики становились натужнее и натужнее — неровный стежок гнева, перемежающийся крошечными узелками икоты. Щечки его раскраснелись от напряжения, с которым он пытался сказать мне что-то такое, чего понять я была не готова.

— Мама? — взмолилась я. — Что мне делать?

Я протянула к ней руки, надеясь, что она возьмет его и успокоит. Но она только покачала головой.

— Скажи ему, кто ты для него, — посоветовала она и сделала шаг назад, как будто напоминая мне, что в этом деле я сама по себе.

Я наклонила голову к его личику близко-близко и прижала его к своему сердцу, под которым он провел так много месяцев.

— Тебя зовут Эдисон Уэсли Джефферсон, — прошептала я. — Я твоя мама, и я сделаю все, чтобы дать тебе самую лучшую жизнь, какую только смогу.

Эдисон мигнул. Он посмотрел на меня своими темными глазами так, будто я — тень, которую ему нужно отличать от остального, нового для него, странного мира. Его крик еще дважды попытался прорезаться, а потом этот поезд, слетевший с рельсов, разбился и затих.

Я могу точно назвать минуту, когда мой сын расслабился и влился в новую обстановку. Я знаю это, потому что в тот миг со мной произошло то же самое.

— Видишь, — донесся голос мамы откуда-то сзади, извне нашего круга на двоих. — Я же говорила.

Я встречаюсь с Кеннеди каждые две недели, даже когда нет никаких новостей. Иногда она пишет мне на телефон или заходит в «Макдоналдс» поздороваться. В одну из таких встреч она приглашает меня и Эдисона на ужин.

Перед походом к Кеннеди я трижды переодеваюсь. Наконец Эдисон стучит в дверь ванной.

— Мы идем к твоему адвокату, — спрашивает он, — или на прием к королеве?

Он прав. Я не знаю, почему так нервничаю. Разве что из-за ощущения, что я перехожу какую-то черту. Одно дело, когда она приходит обсудить подробности моего дела, но это приглашение никак не связано с работой. Это приглашение скорее похоже на… дружеский визит.

Эдисон одет в строгую рубашку, брюки цвета хаки, и я под страхом смертной казни велела ему вести себя как джентльмен, или я выпорю его, когда мы вернемся домой. Мы звоним, и дверь открывает ее муж — Мика, так его зовут. На его согнутой руке повисла маленькая девочка.

— Вы, должно быть, Рут, — говорит он, принимая у меня букет, и тепло пожимает руку сначала мне, потом Эдисону. Он поворачивается, смотрит по сторонам, поворачивается снова. — Моя дочь Виолетта, она где-то здесь… я только что ее видел… Наверняка она захочет поздороваться.

Пока он так крутится, маленькая девочка болтает ножками, волосы ее развеваются, она хихикает, и эти смешочки осыпаются, падают к моим ногам, как пузырьки.

Она соскальзывает с руки отца, и я приседаю. Виолетта Маккуорри выглядит крошечной копией своей мамы, только одета в костюм принцессы Тианы. Я протягиваю ей стеклянную банку, наполненную маленькими белыми лампочками на проводках, и щелкаю выключателем, чтобы они загорелись.

— Это тебе, — говорю я. — Это волшебная баночка.

Ее глаза распахиваются.

— Вау, — выдыхает Виолетта и, взяв подарок, убегает.

Я поднимаюсь.

— Еще она может отлично служить ночником, — говорю я Мике, и тут из кухни выходит Кеннеди в фартуке поверх джинсов и свитера.

— Все-таки получилось к нам выбраться! — говорит она, улыбаясь. На подбородке у нее капелька соуса для спагетти.

— Да, — отвечаю я. — Я проезжала мимо вашего дома, наверное, раз сто. Просто я не знала, что это вы здесь живете.

И не знала бы до сих пор, если бы меня не обвинили в убийстве. Я знаю, что она тоже об этом думает, но Мика спасает положение.

— Хотите чего-нибудь выпить? Принести вам что-нибудь, Рут? У нас есть вино, пиво, джин-тоник…

— Вино было бы неплохо.

Мы садимся в гостиной. На кофейном столике уже стоит тарелочка с сыром.

— Посмотри на это, — шепчет мне Эдисон. — Корзина крекеров.

Я бросаю на него взгляд, которым можно было бы сбить птицу в небе.

— Так здорово, что вы нас пригласили, — вежливо говорю я.

— Ну, пока еще рано меня благодарить, — отвечает Кеннеди. — Четырехлетний ребенок — это точно не лучшее дополнение к гастрономическому празднику. — Она улыбается Виолетте, которая уже сидит с раскрасками на другой стороне кофейного столика. — Само собой, сейчас мы не особенно часто принимаем гостей.

— Я помню, когда Эдисон был в таком возрасте, мы целый год ужинали макаронами с сыром.

Мика кладет ногу на ногу.

— Эдисон, моя жена говорит, что ты достиг больших успехов в учебе.

Да. Потому что я забыла рассказать Кеннеди, что не так давно его отстранили от занятий.

— Спасибо, сэр, — отвечает Эдисон. — Я подаю документы в колледж.

— Да? Здорово! Что хочешь изучать?

— Может, историю. Или политику.

Мика заинтересованно кивает.

— Ты, наверное, большой поклонник Обамы?

Почему белые люди всегда так думают?

— Я был еще слишком мал, когда его избрали, — говорит Эдисон. — Но я ходил с мамой агитировать за Хиллари, когда она с ним соперничала. Наверное, из-за папы мне очень близка военная тема, и ее позиция по поводу войны в Ираке показалась мне понятнее. Она открыто выступала за вторжение, а Обама был против с самого начала.

Я раздуваюсь от гордости.

— Что ж, — с уважением говорит Мика, — будем надеяться, и твое имя однажды появится в списках.

Виолетта, явно заскучав, перешагивает через мои ноги и протягивает карандаш Эдисону.

— Хочешь пораскрашивать? — спрашивает она.

— Э-э-э… да, — отвечает Эдисон.

Он опускается на колени и начинает закрашивать платье Золушки в зеленый цвет.

— Нет, — останавливает его Виолетта, маленький деспот. — Это должно быть синим.

Она указывает на платье Золушки в книжке-раскраске, наполовину скрытое под широкой ладонью Эдисона.

— Виолетта, — говорит Кеннеди, — мы разрешаем нашим гостям самим выбирать, помнишь?