О том, что Марцелл приказал взять Архимеда живым, пишет только Валерий Максим, он же предлагает и свою оригинальную трактовку убийства. По мнению писателя, Марцелл полагал, что, сохранив жизнь ученому, он получит столько же славы, сколько за взятие Сиракуз. Когда в дом Архимеда в поисках добычи ворвался легионер, поднял над головой обнаженный меч и спросил его, кто он такой, то ученый, вместо того чтобы назвать своё, продолжал чертить рукой на песке. А затем произнес знаменитые слова о том, чтобы римлянин не испортил его работу. Пренебрегши повелением озверелого победителя, Архимед был убит и «кровью своею смешал чертежи своего искусства» (VIII, 7, 7). Если следовать Валерию Максиму, то получается, что Архимед сам виноват в своей гибели.

Свою версию излагает и Диодор Сицилийский. Когда римлянин схватил Архимеда, занимавшегося расчетами, то ученый, даже не взглянув на него, гневно воскликнул: «Прочь от моей диаграммы!» А когда увидел, кто же перед ним, громко крикнул: «Кто ни будь, быстро подайте одну из моих машин!» (Diod. XXVI, 18). После таких слов перепуганный насмерть легионер прикончил старика. Марцелл был сильно огорчён этим бессмысленным убийством и устроил Архимеду торжественные похороны, где присутствовали римские военачальники и местные аристократы. Что касается убийцы ученого, по мнению Диодора Сицилийского, ему отрубили голову. Вот все основные версии гибели Архимеда.

Если подходить к вопросу формально, то Марцелл, как командующий армией, несет полную ответственность за то, что произошло в Сиракузах. В том числе и за убийство Архимеда. Но если принять версию Валерия Максима, то на ситуацию можно взглянуть и по-другому. Впрочем, всё равно ничего хорошего из этого не получилось. То ли полководец не удосужился проконтролировать исполнение приказа, то ли ещё что пошло не так. Впрочем, в свете рассказа Ливия о легионерах, «бегавших повсюду и грабивших», судьба Архимеда не вызывает удивления.

Со временем имя легендарного ученого в Сиракузах забылось. Ничего удивительного в этом нет, поскольку при римских властях очень трудно было чтить память одного из руководителей обороны города от тех же римлян. Даже могила Архимеда оказалась заброшена. И первым, кто обратил на это внимание, был Марк Туллий Цицерон. Его рассказ очень интересен и поучителен: «Когда я был квестором, я отыскал в Сиракузах его могилу, со всех сторон заросшую терновником, словно изгородью, потому что сиракузяне совсем забыли о ней, словно ее и нет. Я знал несколько стишков, сочиненных для его надгробного памятника, где упоминается, что на вершине его поставлены шар и цилиндр. И вот, осматривая местность близ Акрагантских ворот, где очень много гробниц и могил, я приметил маленькую колонну, чуть-чуть возвышавшуюся из зарослей, на которой были очертания шара и цилиндра. Тотчас я сказал сиракузянам – со мной были первейшие граждане города, – что этого-то, видимо, я и ищу. Они послали косарей и расчистили место. Когда доступ к нему открылся, мы подошли к основанию памятника. Там была и надпись, но концы ее строчек стерлись от времени почти наполовину. Вот до какой степени славнейший, а некогда и ученейший греческий город позабыл памятник умнейшему из своих граждан: понадобился человек из Арпина, чтобы напомнить о нем» (Tusc. V, XXIII).

Эпопея Сиракуз закончилась. Но война на Сицилии продолжалась.

Овладев Сиракузами, Марцелл неожиданно столкнулся с очень серьезной проблемой – армии и жителям города грозил голод. Не исключено, что огромные запасы продовольствия, находившиеся в Сиракузах, были уничтожены во время взятия города, поскольку никакой информации о том, что осажденные голодали, в источниках нет. Марк Клавдий не знал, что предпринять, но положение спас его родственник Тит Отацилий. Бессменный командующий римским флотом на Сицилии совершил набег на африканское побережье и захватил в гавани города Утика 130 карфагенских барж, нагруженных зерном. После чего привел этот караван в Сиракузы. Как отметил Тит Ливий, «Не прибудь он так вовремя, и победители и побежденные погибли бы от голода» (XXV, 31).

В захваченном городе Марцелл принимал посольства от сицилийских городов. Падение Сиракуз резко изменило стратегическую ситуацию на острове, и это понимали все – от стратегов до рядовых граждан. Многие города, до этого державшие сторону карфагенян, были вынуждены менять внешнеполитический курс и возвращаться к союзу с Римом. Но Марк Клавдий поступил с ними очень жестко, по законам военного времени: «тем, кто сдался из страха после того, как Сиракузы были взяты, победитель диктовал законы как побежденным» (Liv. XXV, 40). Спорить с полководцем и что-то ему доказывать было бесполезно, поэтому сицилийские эллины склонились перед силой Рима. Зато города, сохранившие верность союзу с республикой, заслужили благоволение Марцелла, и он обращался с их представителями как с преданными союзниками.

Неожиданно война в Сицилии вышла на новый виток. Эпикид и Ганнон с остатками карфагенской армии заперлись в Акраганте и практически отказались от активных действий, когда на остров прибыл карфагенский военачальник Муттин. Чаша весов неожиданно качнулась в пользу пунийцев.

Муттин был ливофиникийцем. По свидетельству Диодора Сицилийского, ливофиникийцы – это народ, имеющий много городов вдоль африканского побережья, образовавшийся в результате браков местных жителей с карфагенянами (XX, 55). Об этом же пишет и Тит Ливий: «это был народ, происшедший из смешения пунийцев с африканцами» (XXI, 22). Муттин сражался под командованием Ганнибала, хорошо знал военное дело и был неплохим тактиком. На острове он оказался по приказу своего полководца, который посчитал необходимым прислать замену погибшему Гиппократу. Выбор оказался на редкость удачным. Но Ганнибал запоздал с этим решением, и когда Муттин прибыл на остров, Сиракузы уже пали. А ведь появись он под осажденным городом раньше, и тогда исход осады мог бы быть иным. По крайней мере, в пользу данного предположения свидетельствует весь последующий ход событий.

Обсудив положение дел с Ганноном и Эпикидом, Муттин возглавил отряд нумидийской конницы и стал совершать стремительные рейды по Сицилии. При этом он преследовал двоякую цель – нападал на римские отряды и оказывал поддержку союзникам Карфагена. Муттин действовал молниеносно, его всадники наносили римлянам жалящие удары и быстро отступали, если противник превосходил их числом. Внезапно появляясь там, где его не ждали, карфагенский военачальник привел коммуникации римлян в полное расстройство. Мало того, римские командиры стали опасаться передвигаться по острову небольшими отрядами. Муттин оказался блестящим мастером партизанской войны, и Марк Клавдий ничего не мог с ним сделать. Вся эта карусель привела к тому, что Эпикед и Ганнон рискнули вывести свои отряды за стены Акраганта. Узнав об этом, вновь заколебались ненадежные римские союзники на острове, а сицилийские греки воспряли духом. Ситуация грозила выйти из-под контроля Марцелла.

А Муттин продолжал наводить ужас на врагов.