Я отпрянула.

— И не поделились бы с тобой?

— Может быть, вам теперь кажется, что мне нельзя доверять.

— Если Марцелл об этом хотя бы заикнется, расскажу тебе первой, — пообещала я.

Юлия с подозрением прищурилась.

— Мой отец — хороший актер. Однажды при мне он солгал Ливии с таким честным видом…

— Мне можешь верить, — поклялась я. — Услышу хоть слово — сразу же сообщу тебе. А ты разве не спрашивала Марцелла?

— Конечно. Он все отрицает.

— Вот и со мной не особенно откровенничает, — уныло призналась я. — Они больше с Александром секретничают.

Это ее слегка успокоило.

— Между прочим, сегодняшняя папина щедрость еще ничего не значит, — сообщила она, гоняя еду по тарелке. Второй раз в жизни я видела, чтобы Юлия вдруг лишилась аппетита. — Знаешь, как называют дублеров на сцене? — Не дожидаясь ответа, она продолжила: — Тени. Так вот, если мой отец заподозрит, что родной племянник не желает быть его тенью, всему конец. Меня отдадут за Тиберия, невзирая на то, что он мой сводный брат, а Марцелл исчезнет.

Ее глаза наполнились слезами. Похоже, на меня девушка уже не злилась, а винила во всем одну себя.

— Может быть, он и не Красный Орел, — с надеждой промолвила я.

Юлия только взглянула на своего отца и ничего не ответила.

За несколько часов до рассвета из атрия долетели гулкие крики. Коридоры огласил громкий топот, и на мгновение мы с братом вновь очутились в Александрии, на мамином ложе, перенесшись в день ее гибели.

— Александр! — воскликнула я, отбросив одеяло.

Через миг мы уже одевались. Из коридора донесся сердитый голос Марцелла, и вновь этот грохот солдатских сандалий. Брат распахнул нашу дверь. Октавия с Витрувием, сыном и дочерьми стояла у входа в спальню Марцелла, глядя на входящих туда и выходящих военных. Заметив нас, юноша побледнел как полотно.

Появился Агриппа.

— Мы нашли его в цирке, — заявил полководец. — Прямо в притоне.

Октавия прижала ко рту ладонь.

— Это не то, что ты думаешь, — защищался молодой человек.

— А что же ты там делал?! — грозно рявкнул Октавиан, выходя из комнаты вслед за солдатами. — Надеюсь, не сочинял воззвания?

Племянник испуганно отшатнулся.

— Так вот вы о чем? Думаете, я Красный Орел? — Внезапно он чуть не расхохотался, несмотря на всю серьезность положения. — Если человек захотел ночью наведаться к блуднице, значит, он сразу предатель?

— Наведаться к грязной шлюхе? — взвизгнула его мать.

— Все юноши там бывают, — попытался утихомирить ее Витрувий.

— Только не римский наследник! — выкрикнул Цезарь.

Из комнаты, вытирая руки, вышел Юба.

— Нашли что-нибудь? — осведомился Октавиан.

— Несколько непристойных картинок.

— Я же говорил! — взвился Марцелл. — Все видели, как я занимаюсь в школе. Думаете, мне хватит усидчивости на эти воззвания?

Цезарь поразмыслил.

— Возможно, ты слишком уверился в том, что сделаешься моим наследником. Помни, Фиделий мне тоже нравился, — проговорил он, напомнив нам о юном солдате, которого приказал зарезать у городской стены. А затем повернулся к сестре. — Получше присматривай за ребенком.

Когда он ушел и увел за собой своих людей, Марцелл потянулся к Октавии, но та оттолкнула его.

— Прочь с глаз моих!

— Это не то, что ты думаешь, мама, послушай!

Наклонившись к самому ее уху, молодой человек шепнул пару слов, и мать как-то странно взглянула на него.

— Только дяде не говори, — взмолился сын.

— Возвращайтесь по своим комнатам, — велела Октавия. — Всем спать.

Но тут коридор огласился женскими криками. Мы застыли от ужаса.

— Это Галлия, — догадался Марцелл. — Спорим, они взялись за учителя Веррия. — Он гневно блеснул глазами. — Похоже, на Палатине трясут всех белокурых.

Галлия ворвалась в коридор с таким видом, словно мчалась к нам от самого своего дома, стоявшего у подножия холма, и сквозь слезы подтвердила наши мрачные опасения.

— Что такого он натворил? Это из-за меня? Может, учил чему-то неправильно?

— Нет, — оборвал ее Марцелл. — Прошел слух, будто Красный Орел чем-то смахивает на галла, вот военные и берут всех подряд, у кого заметят светлые волосы.

Бывшая рабыня взглянула на Октавию.

— Это правда, — тихо сказала та. — Только что брат обыскивал спальню Марцелла.

— Родного племянника? — ахнула Галлия.

Сестра Цезаря вздернула подбородок.

— А кто сейчас вне подозрений?

Галлия закрыла лицо руками. Даже в ту страшную ночь на вилле Гая она не плакала. А теперь сотрясалась от рыданий, так что все отвели глаза. Эта женщина никогда не боялась страданий. Но сейчас, когда взяли учителя Веррия…

Октавия обняла ее за плечи и попросила Витрувия отнести в библиотеку несколько одеял.

Мы проследовали за ними по коридору в атрий. А оттуда — в освещенную библиотеку. Не было смысла гнать нас в постели, ведь утром не ожидалось больше занятий. Раб растопил жаровню, и мы собрались вокруг огня, кутаясь в одеяла и потягивая теплое вино. Марцелл бы сегодня сам не свой.

— Думаю, Веррия отведут пока в Карцер, — предположила Октавия. — Потом обыщут комнаты и, если не найдут ничего подозрительного, отпустят с миром… — Она запнулась. — Ведь это не он — мятежник?

Галлия поставила свою чашу громче, нежели собиралась.

— Мы прожили вместе около года. Будь Веррий Красным Орлом, уж я бы знала!

Сестра Цезаря кивнула.

— Значит, когда перероют все свитки…

— Пусть почитают! Надеюсь, Гомер и Симонид[42]придутся им по нраву!

В библиотеке повисла неприятная тишина. Все слушали, как потрескивает в жаровне огонь. Витрувий принес одеяла и теплые хлебцы, но никому не хотелось есть.

Когда на небе, затянутом свинцовыми тучами, кое-как рассвело, маленькая Тония положила головку матери на колени.

— Пора начаться играм, — сказала она. Почему они не начинаются?

— Сегодня не будет никаких игр. Антония, иди к себе в спальню и забери сестру.

На месте девушки я бы непременно заспорила. Но она тихо встала и сделала, как было сказано. Молчание стало еще мучительнее.