Эмоции загнали ее в ловушку. Проклятье. Оливия остановилась, потерла лоб, поморщилась, задев порез от удара о столик для пикника.

«Коул, мне жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах. Мне хочется думать, что все могло бы сложиться по-другому, если бы наши пути пересеклись в другое время. Еще раз спасибо тебе. Береги себя. С любовью, Оливия».

Она уставилась на торопливо нацарапанную записку.

«С любовью».

Она могла бы любить такого мужчину, как он. Возможно, она уже любила его. Чуть-чуть. Она прижала уголок записки кактусом в горшке, чтобы ее не унесло ветром, когда она откроет дверь домика.

Выйдя на улицу, Оливия пошла вниз, к озеру.

– Эйс! – Она была уверена, что пес выскочит из кустов. Вокруг нее мелькали мелкие снежинки. Пес не появился.

Оливия свистнула и еще раз позвала его.

Ветер стих, все замерло и застыло, трава побелела от инея. Завтра День благодарения. А сегодня годовщина ее похищения. Оливию охватила тревога, добавившаяся к адреналину и нетерпению, уже бушевавшим в ее крови. Она должна уехать.

Эйс, скорее всего, где-то бегает, делает свои дела. С ним ничего не случится, а она пока выведет Спирит и проедется на ней вокруг кемпинга. Да и лапам Эйса в любом случае лучше отдохнуть. Оливия слишком сильно нагружала его в последнее время.

Она пошла по тропинке, направляясь к конюшням, кристаллы снега щекотали ей лицо. Ее преследовали мысли о Коуле. Воспоминания о его руках, обнимавших ее, о выражении его глаз. Он нравился ей. Слишком сильно. Слишком рано. Оливия судорожно вздохнула, подходя к конюшням.

Если она уедет, то ему и Джейн будет легче. Это она может для него сделать. Она вернула его домой, к Майрону. Она не сомневалась, что добилась крошечных, крошечных изменений. Потому что теперь Коул мог остаться. Он сможет исполнить мечту Майрона. Слишком мало, слишком поздно, но Оливия дала им это.

* * *

Читая, Тори содрогнулась, но не только от холода. В ее груди росло тяжелое ощущение. Сара Бейкер была реальной. Ее упоминали в газете. Журналистка из Уотт-Лейк записывала историю Сары. Штабной сержант, которого перевели в Форт-Тэпли, считал, что полиция поймала не того человека. Тори родилась в Форт-Тэпли…

«Журналистка переложила яичницу со сковородки на две тарелки, на которых уже лежали тосты и бекон. Она отнесла тарелки на стол, за которым ее муж читал газету.

Одну тарелку она поставила перед ним. Он улыбнулся. Красивый мужчина в форме. От его улыбки ее жизнь всегда становилась как будто светлее. Она любила его.

Сев рядом, она поставила перед собой тарелку и потянулась за чайником. Налила чаю им обоим. В широко открытое окно вливался летний утренний бриз, сочные зеленые листья шуршали на дереве за окном.

– Как ваши встречи? Она все еще говорит?

– Ее психотерапевт согласился, что для нее это катарсис. – Журналистка затихла, глядя в свою тарелку.

– Не хочешь есть?

– Она отдает ребенка на усыновление.

Муж положил в рот кусок яичницы, прожевал.

– Я знаю. Это лучший выход при таких обстоятельствах.

– Мы могли бы взять девочку.

Он перестал жевать и уставился на жену.

Она нагнулась к нему.

– Мы уже говорили с тобой об усыновлении. Мы согласились на это… после анализов. У нас никогда не будет своего ребенка. Почему не взять эту малышку?

– Но это…

– Мы можем дать ей жизнь, которой она заслуживает. Мы знаем ее историю, ее происхождение. Когда она достаточно подрастет, чтобы понять, мы лучше других поможем ей пройти через это.

– Ты говоришь серьезно? – негромко спросил он.

– Более чем.

– Дело…

Она накрыла его руку своей.

– Официально ты над делом не работаешь. И тебя ждет перевод. Мы могли бы использовать это, чтобы начать все сначала. Все трое. Мы можем действовать через агента. Это будет закрытое усыновление. Никому не нужно об этом знать.

Она видела по его глазам, что он слушает внимательно, и радовалась этому.

– Я могу уехать с девочкой прямо сейчас, – быстро заговорила она. – Устрою для нас дом в Форт-Тэпли, и ты сможешь к нам присоединиться. Мы можем сказать всем, что она родилась там.

Он посмотрел ей в глаза. В его взгляде было сомнение. Он покачал головой и дотронулся ладонью до ее щеки.

– Я не думаю…

– Пожалуйста, – прошептала она. – Этому ребенку потребуется вся любовь, которую она сможет получить. И Саре это тоже нужно. У них больше никого нет. Мы пытались завести ребенка…

– Ты уже поговорила с Сарой, верно?

Она сглотнула.

Журналистка успела всем сердцем прикипеть к малышке, к малюсеньким пальчикам, сжимавшим ее пальцы, к мягким темным волосикам, крошечному ротику, похожему на бутон розы, к ее запаху… Она жалела этого ребенка. Ей хотелось дать этой новорожденной девочке ту жизнь и любовь, которые ей не могла дать Сара Бейкер.

– Думаю, ее глаза останутся зелеными, – сказала она. – Как у Сары. Она вырастет красавицей. Как и ее мать.

Штабной сержант отвернулся.

– Я понимаю, о чем ты думаешь, но она не вырастет похожей на него.

Сержант не смог сказать «нет». И, когда он приехал в Форт-Тэпли и его жена вложила в его большие сильные руки только что удочеренную девочку, его захлестнули эмоции. Мир внезапно изменился, стал большим и просторным. Сержант вдруг понял, что эта человеческая капелька, лежащая у него на руках, была воплощением невинности и уязвимости. Она была квинтэссенцией причин, по которым он пошел работать в полицию, захотел быть копом.

Защищать и оберегать. Не дать причинить боль невинному. Справляться с плохими парнями.

И в этот день сержант дал обещание своей маленькой дочке. Он поклялся крошечному, невинному, уязвимому существу у него на руках.

– Я поймаю его, – прошептал он. – Я найду этого типа с берега реки, сколько бы времени мне ни пришлось на это потратить. И обязательно убью его…»

Тори откинула одеяло и бросилась в ванную. Желудок свело судорогой, но рвоты не было. Только сухие спазмы, от которых болел живот и саднило горло. Дрожа, она умылась холодной водой, спустила воду в унитазе.

Тори стояла в ванной комнате, босиком на холодном полу, и смотрела на себя в зеркало. В собственных глазах она увидела страх. Посвящение из рукописи матери крутилось у нее в голове.

«Посвящается моей дорогой Тори. Эту историю ты прочтешь, когда будешь готова…»

Тори затрясло. Страх и смущение терзали ее мозг, и она почувствовала новый приступ тошноты.