– Ну, так просто такие дела не делаются. – Никто и никогда не дает прямого ответа на подобные запросы. – Пойдемте-ка, гости дорогие, за столом посидим, меда-пива попьем, там обо всем и потолкуем.

Лежень повел гостей в обчину. Прежде чем отойти, княжич вдруг подмигнул Младине. Видевшие это девушки засмеялись, за весельем скрывая зависть. Никого не поразило, что молодой князь действительно выбрал невесту у них на Сеже: другие земли они представляли себе очень смутно. Но поскольку выбор пал на самую старшую и достойную, то и никому не обидно… Потом скажут: она знала все наперед, дочка волхвиты, потому и сбежала от простого жениха, чтобы в лесу дождаться княжича. Будут потом на павечерницах рассказывать своим дочерям новое местное предание…

Самой избраннице полагалось бы ликовать и гордиться. Но Младина чувствовала лишь изумление: не оттого, что выбор пал на нее, а оттого, что Хорт ее не узнал! Он узнал ее пояс, но не ее саму! Может, он как тот сокол в сказании – к утру забывает приходящую по ночам девушку?

Или все же это не Хорт? Шагнув на этот скрипучий снег прямо из видений, он оказался другим. Но могут ли видения, перешедшие в явь, остаться прежними?

И не заключается ли истинная мудрость в том, чтобы суметь узнать судьбу в новом обличье?

* * *

Проснувшись, Младина засмеялась про себя: приснится же такое! И с новой силой ощутила, как соскучилась по Хорту, как недостает ей веры, что они увидятся снова, наяву, хоть когда-нибудь! Она повернулась, удивилась, что, оказывается, не дома… то есть дома…

Она приподнялась и похлопала глазами. Она дома, то есть там, где провела первые шестнадцать лет своей жизни. У родителей… то есть у Путима. В Залом-городке, на полатях, а вот и оба младших брата рядом сопят. Но как она сюда попала? Вспомнилось, как Ярко приехал за ней к Угляне, как они пробирались через заснеженный лес, как пришли к Овсеневой горе… Княжич Велебор…

Так это что, все – правда?

– Проснулась, княгиня! – окликнула ее снизу мать, то есть Бебреница. Там уже блестела лучина и тянуло запахом дыма. – Ступай умывайся. Скоро бабы набегут. Приданое притащут.

Младина собрала одежду и соскользнула вниз, поближе к печке, которую мать как раз закончила топить.

– Приданое?

– Бабы решили: коли ты у нас княжья невеста, надо тебе и приданое княжеское собрать. Того, что наготовили к осени, маловато теперь будет, для такого-то случая. Тебе и сорочек побольше надо, и понев, и поясов, и подарков для свадьбы. У князя-то какая свадьба должна быть, не нашим чета! Бабы принесут, у кого что найдется. Тканины, сукна, мехов.

Значит, это все-таки правда. Младина села и принялась медленно расчесывать косу.

– Что, рада? – Мать остановилась возле нее. – Или страшно? Все-таки даль такая… У меня сестру на Касню отдавали, так она убивалась, а это ведь… Как повезут тебя в Смолянск… вот сидишь и не знаешь: да есть ли он на свете, или так, одни басни…

Она вздохнула.

– Ну, как же его нет? – Младина пожала плечами. – Каждую зиму княжьи люди оттуда приезжают, князь сам тоже…

Подумав об этом, она снова подумала о Хорте. Так его она вчера видела или не его? Сердце подсказывало, что все-таки не его. Наяву его присутствие не вызывало в ней и десятой части того счастья, что во сне. Парень как парень, хорош собой, учтив, и высокий род немало стоит… Но это все она осознавала лишь умом, а сердце билось ровно.

Но не может такое сходство быть случайным! И ее уже тянуло в неведомый Смолянск, хотелось оказаться там вот прямо сейчас, посмотреть: нет ли там настоящего Хорта?

– А жених-то тебе хоть нравится? – продолжала любопытствовать Бебреница. – И молод, и собой хорош, и нраву вроде доброго.

– Нравится, – уверенно ответила Младина.

Велебор в ее глазах был хорош уже тем, что напоминал Хорта. Только странным образом помолодевшего. Может, просто спросить у него?

Но пока повидаться с женихом было нельзя – смоляне остановились в обчинах святилища. Да и долго размышлять ей не дали: уже вскоре, как и обещала мать, в избу потянулись женщины Заломичей, а потом, ближе к вечеру, и других родов. Приданое для княжеской невесты собирали чуть ли не со всей волости, и всякому хотелось внести свой вклад в это дело. Ведь князь – пращур всего племени, дар ему – дар предкам и самим богам. На Младину теперь смотрели совсем другими глазами, приговаривая, что, мол, маленькая, да удаленькая. Считаясь дочерью Хотилы, по родовому счету она была самой старшей из дочерей и самой подходящей невестой для князя. Про то, как княжич искал невесту по сходству поясов, уже пересказывали, будто сказку.

Младина и сама очень хотела знать, откуда у Велебора такой же пояс. Очень может быть, он знает, кто она такая! Или хотя бы его мать-княгиня, давшая ему второй пояс. А княгиня – в Смолянске.

Вечером сежанские старейшины снова собрались в обчине – давался третий и последний перед отъездом пир. Назавтра полюдью предстояло двигаться дальше, чтобы успеть вернуться в Смолянск до разрушения санного пути.

Состоялось обручение: Лежень и Лебедица за руки подвели Младину, укутанную белым покрывалом до самых ног, к нарядному жениху, обвели вокруг него, благословили хлебом, посадили рядом. Она не могла разобраться в своих чувствах и даже радовалась, что никто не видит ее лица. Окажись княжич совсем чужим человеком, она просто отказалась бы от этой чести и ушла обратно в лес – и пусть бы ее считали сумасшедшей. Но сходство Велебора с Хортом сбивало с толку и внушало убежденность, что лучше не противиться.

Велебор говорил мало и был очевидно смущен, но с невестой и ее родней держался очень почтительно. Ну еще бы: княжеский сын, вежеству научен. Будь Младина обычной девкой, без вещих снов, гордилась бы своим суженым: где ж еще такого сокола сыскать? С ней он почти не говорил, и по-прежнему ей казалось, что он ее совсем не знает и видит во второй раз, считая со вчерашнего дня. Но тут, в обчине, на пиру, среди шума и говора, да еще из-под непрозрачной льняной пелены, она никак не могла спросить, снилась ли ему она, как он снился ей. И утешала себя надеждой, что у них еще будет время для бесед.

* * *

А уже на следующий день Младине предстояло покинуть родные места. Еще в темноте, при факелах, ее подвели к саням, но какого-то непривычного вида. Из жердей сколотили нечто вроде шалаша и поставили на сани, так что можно сесть, находясь под крышей. Шалаш покрыли бычьими шкурами, внутрь навалили соломы и постелили пару медвежин: получился домик, защищенный от ветра и снега, где князева невеста могла проделать долгий путь в относительном тепле.

Путим, обняв Младину в последний раз, сам усадил ее и закутал в медвежины, так что торчал только нос. Не в пример прошлому разу, он больше не надеялся увидеть свою дочь, любимую несмотря на то, что он считал ее, на самом-то деле, своей теткой по отцу. Женщины, как положено, провожали ее погребальными причитаниями, и Младина тоже плакала от щемящей тоски по местам и людям, с которыми свыклась, которые до сего дня составляли почти весь ее мир. Можно было мечтать о том, что-де когда-нибудь родичи соберутся да и поедут с очередным полюдьем в Смолянск повидаться, но сам Путим не слишком в это верил. Мало кому выпадает совершать такие путешествия. Только особым избранникам судьбы, а большинство живет по пословице: где родился, там и пригодился. И, наверное, это правильно. Какое же будет береженье чуровым могилам, как хранить связь рода, если люди будут носиться с места на место, словно листья на ветру?