После предыдущей закупки я прикарманила немного мелочи. А на этот раз оставила себе всю сдачу, прямо у стойки бара проглотила сэндвич и вернулась в вагон, потягивая пиво из той же банки.

– Прошу! – Я опустила на стол очередное подкрепление.

– Ага! Ну-ка, ну-ка. Так, ставь сюда. Вот молодчина, – похвалил дядя Мо, протягивая пальцы, точно щупальца, к сложенному клапану бумажного пакета.

– Позволь, я сама.

Отделенный холмистыми лугами, вытянутыми золотистыми дюнами и гибкими травами, за окном промелькнул священный остров Линдисфарн. Широкая пойма кое-где уже скрылась под наступающим приливом. По насыпной дороге, которую жадно лизали волны, мчался на свой страх и риск легковой автомобиль. На единственной возвышенности, гладким утесом выступающей из южной оконечности острова, стоял похожий на театральную декорацию небольшой замок. С другого берега, сплошь покрытого песчаными дюнами, на него смотрели два громадных обелиска, а еще дальше, на самой кромке морского горизонта, маячила призрачная громада: если я правильно запомнила карту, это был замок Бэнбург.

– А бутерброды где? – простонал дядя Мо, когда я извлекла на свет покупки и наполнила его стакан.

– Разве ты заказывал? Это мое упущение, дядя Мо, ты только скажи, мне не трудно… – Я сделала вид, что уже поднимаюсь с места.

– Нет-нет. – Он жестом приказал мне сесть. – Пустяки. Острой необходимости нет, – заплетающимся языком выговорил он.

– Смотри, у нас даже лед есть в отдельном стаканчике. – Я бросила пару кубиков ему в стакан.

– Что за умница, – растрогался он, поднося к губам напиток; по подбородку побежали капли алкоголя. – Фу ты, господи.

Я подала ему салфетку. Опуская стакан, он расплескал часть содержимого, но ничего не заметил. Его мутные, расширенные и разжиженные зрачки уставились на меня.

– Какая же ты добрая девочка, Айсис. Очень добрая.

«Ничего себе добрая», – подумала я и для очистки совести упрекнула себя за вероломство и циничное использование дядюшкиной слабости.

Но тут же вздохнула и произнесла с самым невинным видом:

– Частенько вспоминаю бабушку Жобелию. Даже маму с папой вспоминаю не так часто, потому что была совсем маленькой, когда их не стало, а вот Жобелия не идет у меня из головы, хотя я бы, наверно, ее не узнала. Поразительно, да?

Дядя Мо чуть не прослезился.

– Жобелия, – повторил он и, хлюпая носом, уставился в стакан. – Она моя мать, и я люблю ее сыновней любовью, но должен признать, Исида, с годами она стала… сварливой. И упрямой. Жутко упрямой. Да к тому же вредной. Страшно вредной. Ты не поверишь… Нет, не буду… Ничего не попишешь. Вредная. Дико вредная. Сдается мне, ей даже нравится досаждать тем, кто ее больше всех любит. Я все перепробовал, чтобы наставить ее на путь истинный… – Он трубно высморкался в протянутую мной салфетку. – Есть какой-то… не знаю, как сказать… Подозреваю, они всегда были… Эти двое знали больше, чем могли сказать, Айсис. Уж поверь мне.

– Кто «эти двое», дядюшка?

– Мать с теткой – Жобелия и Аасни. Да-а. Подумать только. Им было известно… как бы сказать… много чего. Я ведь улавливал их разговоры, хотя они частенько беседовали не по-нашему, бывало даже, на островном наречии, которым тоже владели, представь себе. Вот так-то. А я где взгляд перехвачу, где обрывок фразы; тогда они переходили на халмакистанский или гаэльский, а то еще мешали один язык с другим, да еще английским разбавляли, чтоб другие не догадались, – тут даже я терялся, но все же… Эх… – Он махнул рукой. – С чего это я так распиз… расписываю. Сам знаю. Мне… Я… Ты, небось, думаешь… старикашка… ан нет, Исида. Вот, к примеру, на прошлом Празднике я просил… ну, не то чтобы просил, но хотел… нет, вру, просил… как бы… это… тебя… – Он вскинул голову; веки и губы нелепо, слезливо задергались. – Треклятые грезы, верно, Айсис?

Шмыгая носом, он посмотрел на меня в упор, но тут же встрепенулся, снова уставился в стакан и сделал глоток.

Дав ему время прийти в себя, я поднялась с места и, прихватив Сидячую доску, пересела к нему, одной рукой обвила его за плечи, а другой сжала ему пальцы.

– В мире немало жестокости, дядя Мо, – заговорила я. – Теперь даже мне это хорошо известно, а уж ты знаешь об этом с давних пор. Ты старше и мудрее, ты больше выстрадал, но в глубине души, в самом сердце, должен понимать, что Бог тебя любит и что Они, или, если тебе так больше нравится, Он, Бог твоего пророка, способен тебя утешить, как утешают друзья и родные. Ты ведь это понимаешь, правда, дядюшка Мо?

Он опустил стакан, развернулся ко мне и стал тянуть руку; я слегка нагнулась, чтобы его ладонь оказалась между мною и доской. Мы обнялись. От него все еще пахло одеколоном. Раньше я не замечала субтильности его телосложения, да и росточком он ниже меня, но упакован по высшему разряду – шикарные костюмы всегда придавали ему солидный вид. Его бумажник впивался мне в грудь, а в другом кармане пиджака я левой рукой нащупала нечто похожее на мобильный телефон.

– Ты чудесная девочка, Исида! – еще раз заверил он. – Чудо, что за ребенок!

Я погладила его по спине, как будто ребенком был он.

– А ты -• чудесный дядюшка, – подыграла я. – И, не сомневаюсь, хороший сын. Уверена, Жобелия тебя любит и была бы счастлива с тобой повидаться.

Ох. – Теперь он бился головой мне в плечо. – Ей вечно не до меня. И вообще, я лишен возможности с ней видеться, Исида, ее разлучили со мной и держат на расстоянии. Слыханное ли дело: я еще должен платить за ее содержание – из своего кармана, заметь, из своего кармана. Это мои личные сбережения, из скудных паев и тех доходов, что приносит ресторан. Отменный ресторан, Исида, первоклассный. На самом деле он принадлежит не мне, как ты, наверное, догадалась, и если я иногда пускаю пыль в глаза, это не потому… не потому, что замышляю обман, но ресторан действительно из лучших, в высшей степени респектабельный, где не жалко спустить целое состояние, а я там служу метрдотелем, понимаешь, Айсис? Я – лицо заведения, поэтому клиенты меня ценят и уважают, понимаешь? У нас лучшая карта вин, а я был лучшим сомелье, самым лучшим, не скрою, – я и теперь могу… комар носу не подточит.

– Твоя мать наверняка тобой гордится.

– Если бы! Она меня дразнит: «исламский ликер», мол, с виду сладкий, даже цветом как шоколад, а распробуешь – сивуха. Это родственнички ее подначивают. Другая семья.

– Другая семья? – Теперь я гладила его по голове.

Семейка Азисов. Она говорит, ей с ними хорошо, но я-то знаю: по-настоящему счастлива она была только в Спейдтуэйте. Они ей задурили голову, настроили против меня, подучили сказать, что она хочет быть поближе к ним. А я, видите ли, должен платить. Они, конечно, немного помогают, и твоя родня тоже, но львиную долю плачу я, самолично. Нашли себе денежный мешок. Твердят про обязательства, про кровные узы, а сами хотят, чтобы она была у них под боком, и ей на мозги капают, вот и добились, что она к ним переехала. Где же справедливость? Нет справедливости, Исида. – Он стиснул мою руку. – Хорошая девочка. Ты была бы примерной дочерью своим бедным родителям. Зачем я только пошел на поводу у твоего брата – сам не знаю. Он, как тебе известно, распоряжается финансами, но правильно ли я поступаю, когда тебя увожу? Как трудно поступать по совести. Я пытаюсь, но что из этого получается, не знаю. Ты уж прости меня, Исида. Я человек слабый. И хотел бы стать сильным, да никак. А кто сильный? Вам, женщинам, этого не понять. В чем сила-то? Я что хочу сказать…