Гордон в течение последней недели в рабочее врем выполнял свои обычные обязанности, а по вечерам работал на ЯМР-установке, снимая данные, наблюдая прислушиваясь. Между следами резонансных кривых возникали случайные желтые колебания, но сигналов не было. Все поглощали шумы. Насосы кряхтели, электронные устройства давали время от времени неожиданные всплеск! “Тахионы, — думал он, — частицы, которые движутся быстрее света”. Он обсудил этот вопрос с Вонгом — физиком, занимающимся частицами, и получил стандартный ответ:

— Они нарушают положения теории относительности, да и доказательства их существования нет.

Тахион, который пересекает Вселенную быстрее, чем до глаза Гордона добирается фотон бледного рассеянно! света лабораторных светильников, — этого разум постичь не может. Гордон разработал способ быстрого составления кривых и выделил то, что подлежало расшифровке с помощью азбуки Морзе, почти мгновенно.

УГРОЖАЕТ ОКЕАНУ

Несколькими секундами позже еще один поток прерывающихся сигналов:

КЕМБРИДЖ КАВЕНДИШСКАЯ ЛАБО…

Затем — вспышка неразборчивых шумов. Гордон удовлетворенно кивал. Он чувствовал себя в привычной обстановке, работая в одиночестве, как отшельник. Пенни не нравилось, что он подолгу засиживается в лаборатории, но это не имело значения. Она не понимает, что иногда приходится упорствовать, — мир открывает свои тайны только настойчивым.

Когда экран осциллоскопа очистился, Гордон решил передохнуть. Он прошелся по длинному коридору физического корпуса, чтобы разогнать дремоту. Рядом с лабораторией Грюндкайнда висел большой лист распечатки с текстом, нацарапанным явно расстроенным аспирантом:

"Эксперимент может считаться успешным, если не более 50% полученных измерений необходимо отбросить, чтобы результаты соответствовали теории”.

Гордон улыбнулся. Люди часто думают о науке как о чем-то абсолютном, вроде денег в банке, и даже не представляют себе, что одна маленькая ошибка может привести к чудовищно искаженным результатам. Ниже другой студент приписал:

"Мать-природа — сука.

Вероятность возникновения какого-то события обратно пропорциональна его желательности.

Если вы балуетесь с чем-то достаточно долго, эта вещь в конечном счете сломается.

Одна “состряпанная” кривая стоит тысячи придуманных слов.

Никакой анализ нельзя считать полностью неудавшимся — он всегда может служить плохим примером.

Опыт накапливается пропорционально количеству сломанного оборудования”.

Гордон взял из автомата кусок кекса и вернулся в лабораторию.

— Господи, — сказала утром Пенни, — тебя словно вытряхнули из старого сундука.

— Да, да. У меня через час лекции. Что у нас в кладовке?

— Сало, что же еще может быть, черт возьми, в кладовке для сала — дерьмовое сало.

— Как ты всегда говоришь: “Ладно, давай”.

— В таком случае — овсянка.

— Я голоден.

— Тогда две порции.

— Слушай, мне нужно работать.

— Тебя действительно беспокоит, что тебя не повысили?

— Ерунда, просто ерунда.

— Действительно, ерунда.

— Понимаешь, я должен выяснить, в чем там дело.

— Зиннес — все, что тебе нужно.

— Да, для подтверждения результатов.

Гордон покопался ложкой в каше и выкинул остатки завтрака в мусорный бачок. Там лежала пустая двухлитровая бутылка из-под “бургундского”.

— Ты опять поздно?

— Да.

— Я получила письмо от мамы. Они считают тебя странным.

— — Они правы.

— Хоть бы попытался вести себя иначе.

— Я старался быть спокойным и благопристойным.

— Ты выглядел хладнокровным, словно после наркотиков.

— Я не знал, что это так важно.

— В общем, это не особенно важно. Просто я так думала.

— Слушай, это ведь не последний раз.

— Тебе звонили.

— Я хотел сказать, может быть, мы съездим еще в Дет Благодарения?

— Угу.

— Или в Сан-Франциско. Мы там почти не бывали.

— Звонили из Нью-Йорка. Он прекратил есть:

— Что?

— Я дала ему твой рабочий телефон.

— Я редко бываю в кабинете. Кто звонил?

— Не сказал.

— Ты спросила?

— Нет.

— В следующий раз спроси.

— Слушаюсь, сэр!

— Не валяй дурака.

Своим заголовком на первой полосе газета “Сан-Диего юнион” сообщала: “ВЬЕТНАМСКИЙ РЕЖИМ СВЕРГНУТ”. Гордон посмотрел на фотографии трупов на улицах и подумал о Клиффе. В газете говорилось, что это — результат прямого заговора. Кто-то захватил Нго Динь Дьема и застрелил его. Администрация Кеннеди заявила, что не имеет никакого отношения к инциденту и осуждает подобные действия. Но, с другой стороны, как сообщил представитель администрации, не исключено, что это расчистит путь для дальнейших военных действий. “Может быть”, — рассеянно подумал Гордон и бросил газету в мусорный ящик.

Клаудиа Зиннес подхватила тот же самый фрагмент, но не целиком. Шумы то ослаблялись, то усиливались. Гордон подумал о том, что на передачу влияет не только положение Геркулеса в зоне видимости или наоборот, но и что-то другое. Может быть, луч тахионов попадает неточно. Это тоже могло объяснить, почему сигнал то появляется, то исчезает. Он держал эти идеи в голове вместе с подозрениями и догадками. Наблюдая долгими вечерами за экраном осциллографа, Гордон перебирал их так и эдак как составные части загадочной картинки, пытаясь подогнать одну к другой. Его догадки зиждились на числе, соответствующем солнечному апексу, но это вело к такому выводу о происхождении посланий, в который верилось с трудом. Он старался отбросить подобное заключение. В конечном счете может быть найдено иное объяснение. С другой стороны, Вонг в качестве аргумента против существования тахионов привел фактор причинности, так что здесь, хотя бы в первом приближении, была определенная связь. “Бритва” Оккама, как казалось, тут не находила применения. Все это очень смахивало на историю Алисы в Стране чудес. А значит, напоминал он себе, говорит о том, что надо строго придерживаться фактов, цифр, надежной информации. “Дайте мне серьезный комплект чисел, и я стану править миром”, — подумал он и рассмеялся.

Гордон задремал. Потом встряхнулся, протер глаза и стал всматриваться в кривые самописца.

Опять зазубренные края. Лирически спокойные линии резонанса неожиданно прерывались. Гордон размотал рулон с графиками. Если он пропустил ключевую точку…