— И Джейн порицала это? — спросил Паз.

Доу немного подумал.

— Видите ли, я не мог бы утверждать это определенно. Быть может, моему пасынку что-то известно. Он и Джейн всегда, с самого детства, были вот так. — Он поднял вверх два сложенных вместе пальца правой руки — указательный и средний. — Мы отправили девочек в разные школы, потому что Джейн неизбежно проигрывала бы даже чисто внешне в присутствии Мэри. Но порицание? Нет. Джейн всегда старалась сблизиться с Мэри, быть ей настоящей сестрой. Стремилась поддерживать связь даже тогда, когда уезжала далеко и надолго. Письма, фотографии и так далее. Но я не думаю, чтобы Мэри написала в жизни хоть одно письмо. Однако, в сущности, вы хотите узнать, ненавидела ли Джейн свою сестру настолько, чтобы убить ее? Была ли она настолько завистлива? Представьте себе, я думал об этом не одну ночь. Могло ли произойти такое? Мог ли я что-то сделать? Не ошиблись ли мы в чем-то главном, когда воспитывали их? И скажу так: я не знаю. Джейн я понимал… или думал, будто понимаю. И без затруднений ответил бы: нет, никогда. Но… ее профессия. Места, где она бывала, вещи, которые она наблюдала… Может, что-то и поднялось из темных глубин души. У каждого из нас есть темные глубины. Вы при вашей работе знаете об этом больше, чем я.

— Вы считаете, она покончила с собой? — спросил Паз, чувствуя, как жестоко звучит его голос. — Она оставила записку?

Опять этот долгий взгляд зеленых глаз.

— Взрыв был умышленный, — заговорил Доу. — Джейн была опытным и осторожным моряком, а «Ястреб» — безопасным судном. Я не вижу иного объяснения случившемуся.

Прямой ответ был удачной уловкой, этот человек, видимо, хорошо напрактиковался в такого рода хитростях. Он перевел взгляд на спускающийся к берегу луг, пустующий бесполезный бассейн, лодочный сарай и безлюдную пристань. Предзакатное солнце бросило косой луч сквозь разрыв в облаках, за которыми уже скрылось, осветив все это, словно декорацию для пьесы о гибели семейного очага. Картина была настолько ошеломительной, что все трое замерли в полном молчании. Только Барлоу вдруг произнес:

— Вот это да!

Доу ему улыбнулся.

— Да, в это время дня, и особенно в это время года, здесь очень красиво. Порой мне думается, не обратить ли все в пепел, сжечь все здания, а тогда я сидел бы вот так и перебирал почерневшие от копоти глиняные черепки. Однако, — продолжил он с тяжелым вздохом, — я полагаю, Господь сохранил мне жизнь ради какой-то цели, и я покоряюсь его воле. — Сказать на это было нечего, и все трое еще посидели молча, наблюдая за игрой теней. Потом Доу встал и предложил: — Вы не хотели бы осмотреться здесь? Я показал бы вам все, и в том числе место, где произошло убийство, и так далее.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — поблагодарил его Барлоу, и они с Джимми последовали за хозяином имения — сначала к пристани и лодочному сараю. Тут они увидели над сараем надстройку, нечто вроде небольшой мансарды, и узнали от Доу, что этим помещением Де Уитт Мур пользовался как своим кабинетом.

— Теперь у вас нет судна? — спросил Паз.

— Нет, — односложно ответил Доу и добавил что-то еще очень тихо.

— Простите?

— Нет, ничего, — сказал Доу. — Давайте пройдем в дом. Я полагаю, вы не слишком интересуетесь парком и тому подобными вещами.

Ничего особенно интересного с точки зрения следствия не было и в доме. Библиотека как библиотека, гостиная как гостиная. Обстановка соответствовала богатству хозяев и традиционным вкусам семьи, отнюдь не заинтересованной в том, чтобы пускать кому бы то ни было пыль в глаза. Пожалуй, больше картин на религиозные темы, чем в других домах такого типа, и распятие, которое, как решил про себя Паз, находилось здесь не в качестве украшения. Он был немного удивлен свойственной почти всем вещам изношенностью — в отличие, скажем, от с иголочки новенькой обстановки в доме у Варгасов. Из спальни, в которой убили Мэри Доу, вынесли все вещи, остались только голый пол да светло-серые стены, отражающие предвечерний свет.

Они вышли через боковую дверь и направились в старый сенной сарай. Когда Доу включил свет, Паз не удержался и ахнул. Машины выстроились в два ряда, сверкая геральдическими красками и хромом. «Кадиллак» выпусков 1922 и 1948 годов, «хапмобил» 1927 года, несколько «паккардов» разных годов выпуска, «корд», классический «мустанг», «шеви бель-эйр» 1956 года, — словом, детройтский металл во всей своей красе и славе.

Пазу вдруг пришло в голову спросить:

— Когда вы поехали на выставку, то воспользовались одной из этих машин?

— Ну да, мы поехали вот на этой. — Доу указал на черный «кадиллак» 1948 года с откидным верхом. — А почему вы спросили?

— Это может показаться странным, но я надеюсь, вы меня извините. Вы могли бы вывести его сейчас из сарая? Мы, все втроем, проехались бы на нем. Недалеко, до начала дороги. Причина такова: вдруг вам вспомнится какая-то подробность той, прежней поездки, какое-то ваше наблюдение. Это могло бы нам помочь.

Барлоу бросил на Джимми сердитый взгляд, но Джимми его проигнорировал.

— Разумеется, — ответил Доу. — Почему бы и нет? Мне так или иначе необходимо, так сказать, вывозить каждую из них на прогулку хотя бы раз в месяц.

— Кто где сидел? — спросил Паз. — В тот самый день?

— Уитт на заднем сиденье, Дитер впереди, рядом со мной.

Паз забрался на заднее сиденье, устроился поудобнее на мягком плюше. Барлоу сел на место рядом с водителем, и Доу вывел машину на солнечный свет. Паз наклонился вперед.

— Итак, мистер Доу, скажем, сейчас у нас тот самый день. Кто чем занят? Что происходит?

Доу минуту подумал.

— Значит, так. Дитер возился со своей камерой, закрепляя на ней светофильтр, потому что день был очень солнечный. У нас в доме есть темная комната, которой никто не пользовался после смерти моего отца, и мы вели разговор о том, как бы ее переоборудовать таким образом, чтобы Дитер мог печатать там свои снимки. Ну, обсудили эту тему, потом заговорили о Берлине, Дитер недавно оттуда вернулся, рассказывал о постройке новых зданий, о том, как он их фотографировал. Говорили и о будущем ребенке, о том, что, когда он подрастет, надо будет отвезти его в Германию и показать родственникам Дитера.

Они доехали до конца подъездной дороги.

— Достаточно далеко? — спросил Доу, и впервые за все это время голос его прозвучал устало.

Барлоу сказал:

— Очень хорошо, мистер Доу. Простите, что причинили вам неудобства.

Доу молча развернул машину и поехал обратно к дому. Паз обратился к нему:

— Теперь, мистер Доу, вы возвращаетесь. Что происходит?

— Мы говорим о выставке машин… нет, это было раньше. Мы говорим… м-м… да, об американском футболе. Как помню, был в разгаре футбольный сезон, и мы хотели успеть к телевизору ко второму тайму между командами «Питт» и «Нэви». Я объяснял Дитеру правила игры, потом заспорили о преимуществах американского и европейского футбола.