По другую сторону этой мельтешни скрипучих колес, грязных сцеплений и болтающихся культей Симон заметил Минну, скрывающуюся под темными очками и неизменным беретом. Чуть подальше — Бивен в штатском с подергивающимся единственным открытым глазом. Краус прикусил щеку: на этот раз у них не было права на ошибку.

После колес — протезы; эти стояли на ногах, но все равно были обрубками. За ними вставала картина оторванных, иссеченных, ампутированных конечностей… Симону пришла на память картина Отто Дикса «Игроки в скат», изображающая слепленных из разнородных кусочков убогих созданий, играющих в карты пальцами ног.

И наконец появились «лицевики». Симон помнил фотографии, которые видел в архивах NSKOV, но в натуре это было нечто иное. Большинство скрывало свои раны. Повязки, бинты, платки, иногда белые, часто черные, перечеркивали лица, пряча непереносимое для взора.

Другие носили маски, как Йозеф Крапп, и выглядели вроде получше. Но уже через несколько секунд первое впечатление сменялось дурнотой. Лица были застывшими. Плоть сухой. Глаза не мигали… Симон подумал об афише «Der Geist des Weltraums». В некотором смысле они тоже были инопланетянами.

Вдруг музыка смолкла, и вместо нее из громкоговорителей зазвучали последние новости. Англия только что объявила войну Германии, и Франция не замедлит последовать ее примеру. Все переговоры провалились. Любимый фюрер прямо сегодня отправляется на фронт…

В этот момент появился Крапп.

Ни к чему было доставать фотографию из кармана: она отпечаталась в мозгу Симона. Врач-скульптор ошибся ненамного: это было то самое лицо. До боли заурядная физиономия и в то же время застывшая, как посмертная маска. Его неприметные, но чуть искаженные черты (стеклянный глаз слишком ярко блестел за квадратной оправой очков, брови походили на конский волос) могли обмануть, только если не присматриваться вблизи.

Рефлекторно Симон бросил взгляд на Минну и Бивена: они тоже увидели. Он физически, собственными нервами чувствовал их возбуждение — и наверняка то же самое происходило с Динамо, который стоял на его стороне, хотя Симон потерял его из виду.

Как раз в этот момент Крапп поравнялся с ними. Бивен, казалось, задавался вопросом: кинуться на него прямо сейчас, сию же минуту? Симон готов был взорваться. Ну почему этот идиот явился в штатском? В мундире он имел бы право вмешаться. Его нашивки сделали бы свое дело. Или, по крайней мере, дали бы ему время объясниться. Но в штатском? Охранники мгновенно накинутся на него, а может, и убьют — в нынешнем 1939 году за этим дело не станет…

Бивен прыгнул, но Йозеф Крапп уже исчез, словно растворившись среди монстров и полуроботов марша. Не раздумывая, Симон тоже кинулся вперед, рассекая ряды калек. Маски отлетали в сторону, открывая лица без челюстей и подбородков. Психиатр хотел закричать, но от вида вынырнувшей морды с фиолетовыми вздутыми рубцами у него перехватило дух. Он упал. Одним коленом на земле, с опущенной головой, он видел, как вокруг него падают застывшие физиономии, а деревянные глаза катятся в пыли.

Вдруг мощная рука схватила его за ворот, подняла в воздух как кролика, и все вокруг завертелось. Ему потребовалась секунда, чтобы разглядеть, что кто-то перед ним размахивает, как факелом, жетоном гестапо, прокладывая себе дорогу. И еще через секунду он понял, что это Динамо собственной персоной, красный как кирпич, тащит его сквозь ряды перепуганного сборища, измученного солнцем.

Еще несколько секунд, и они выбрались из столпотворения и кинулись за Бивеном и Минной, которые преследовали Йозефа Краппа.

В это мгновение в пронизанном солнцем воздухе зазвучал голос. Завывающий голос фюрера, разнесенный громкоговорителями по всей площади: «МЫ ВСЕ ИСПРОБОВАЛИ, ЧТОБЫ ИЗБЕЖАТЬ ВОЙНЫ…»

Крапп бежал по пустырю к машинам, припаркованным по другую сторону площади, — у него что, есть свой автомобиль? Его нагонял Бивен. Позади мышкой поспешала Минна. Оставались аутсайдеры: Динамо и Симон, оба не слишком близко, несущиеся вперед опустив голову, один как кабан, другой больше походил на теннисиста.

Над ними, подобно каркающей птице, предрекающей беду, витал голос фюрера: «АНГЛИЯ ОТВЕРГЛА ВСЕ НАШИ ПРЕДЛОЖЕНИЯ…»

Симон был всего в нескольких метрах от дороги. Крапп уже миновал ряды машин. Бивен и Минна продирались сквозь бамперы. Когда до них добрались наконец Краус и Хёлм, все четверо пребывали в одинаковом состоянии: задыхающиеся, чуть не сварившиеся на жаре, залитые потом.

Внезапно в туче пыли прямо на них вылетела «скорая помощь». Они едва успели увернуться. Подняв глаза, Симон заметил за ветровым стеклом застывшее лицо — Йозеф Крапп без вуалетки.

«ГЕРМАНИЯ НЕ ПОТЕРПИТ ТАКИХ УНИЖЕНИЙ!»

— В мою машину! — завопила Минна.

Остальные переглянулись — согнувшийся пополам Бивен, пытающийся на ощупь засунуть свой люгер в кобуру, Динамо, приземлившийся задом на асфальт в попытке перевести дух, Симон, вопрошающий небо, свет и ускользающий момент, какое же решение принять. Не сговариваясь, они развернулись и бросились вслед за Минной.

Пока они бежали вдоль машин, их остановили солдаты — никому не позволительно подобным образом срывать парад ветеранов. Размахивая своим гестаповским значком, Бивен развопился, щедро раздавая то ли приказы, то ли оскорбления, Симон так и не понял. Он абсолютно не разбирался в этом военизированном немецком, для него это было как готический шрифт, набранный для незрячих по Брайлю. Рядовые сдали назад, и они смогли продолжить забег.

«ГЕРМАНИЯ НИКОГДА НЕ ДОПУСТИТ, ЧТОБЫ ИНОСТРАННЫЕ ГОСУДАРСТВА ДИКТОВАЛИ ЕЙ СВОИ ЗАКОНЫ!»

Все тот же горловой голос Гитлера, который скорее плевался, чем говорил, изрыгая больше, чем намеревался…

Когда они присоединились к Минне, та уже запустила мотор. Они впрыгнули внутрь и увидели, как мелькнула ратуша Райниккендорфа со своей башней под серо-зеленой крышей, пристроившейся сбоку.

— Кажется, я что-то пропустил, — выдохнул сидящий позади Симон. — Куда мы едем?

— Представления не имею, — откликнулся Бивен.

— Зато я знаю, — оборвала их Минна, резко тормозя перед вокзалом Виттенау.

«Скорая помощь» Краппа была косо припаркована рядом. От перрона отъезжал поезд.

— Он в поезде, — уверенно заявила молодая женщина. — Эта линия идет напрямую к товарной станции на Эберсвальдерштрассе, рядом с Гезундбрунненом. Если немного повезет и он не выпрыгнет по дороге, мы сможем перехватить его по прибытии.

«МЫ ОБЛАДАЕМ ГРОЗНОЙ УДАРНОЙ СИЛОЙ, НИКТО НЕ МОЖЕТ…»

Конечно, это их не убедило, но никто не мог предложить ничего лучшего. Минна рванула с места. И они помчались, цепляясь кто как может, под аккомпанемент визга шин и отчаянных гудков, которые Минна извлекала из клаксона. Иногда она выезжала на тротуар, иногда на встречную, но ни разу не сбросила скорость.

У каждого из сидящих в машине крутилась одна и та же мысль: третьего шанса не будет. Они упустили его в Мейерс-Хофе. Они дали ему уйти в Виттенау. Товарная станция станет полем последней битвы, полем чести.