Возьмем цюрихский «Кто есть кто» за 1916 год: там он уже «преподаватель Scuola Superiore di Commercio, Триест, и писатель». Эзра Паунд с Уэллсом, мисс Уивер и молодые литераторы наращивают ему лондонскую известность. Самоизгнанничество, совпавшее с поступком героя «Портрета…», добавляет интереса, трудности обживания в Цюрихе на расстоянии также романтичны. Практичный Майкл Хили, дядя Норы, крайне вовремя послал 29 июня Джойсу и Норе 15 фунтов; на эти деньги они продержались очень долго. Впоследствии он еще несколько раз повторял этот человеколюбивый поступок.

Йетс, и сам склонный помочь Джойсу, по настоянию Паунда стал хлопотать о гранте от Королевского литературного фонда. Эта частная организация была создана в 1790 году проповедником-диссидентом Дэвидом Уильямсом, другом Франклина и Гаррика, для поддержки неимущих авторов и помогала многим гениям английской литературы. Йетс писал члену правления фонда Эдмунду Госсе: «Я только что узнал, что Джеймс Джойс, ирландский поэт и романист, в высоком таланте которого я могу заверить вас, оказался в большой нужде из-за войны. Он преподавал английский язык в Триесте и в настоящее время прибыл в Цюрих. У него дети и жена. Если все так, как мне кажется, возможно ли выделить ему грант от фонда?» Выяснив детали у самого Джойса, Йетс описал их Госсе и настойчиво добавил: «Я верю — он станет гением».

Натиск соратников обернулся для Джойса грантом Королевского фонда — 75 фунтов, подлежащих выплате в рассрочку в течение девяти месяцев. Для него они были прежде всего неофициальным признанием его значения. Можно было надеяться на поддержку и в будущем. Намного легче стало писать эпизоды с Блумом, где должны царить умиротворение и просветленность. Триест с его проблемами, жена и дети, старые и новые счеты со Станислаусом, нескончаемые денежные сложности, как ни странно, создавали настрой, с которым отлично писать о своей молодости; с ним Дедалус прямо-таки срывался в свой дерзкий и безоглядный побег. Но теперь он не нуждался в таком бунтарстве: не Прометеи, Люциферы и Фаусты, по бессемейности отважные, непокорные сыновья, блистательные неудачники, занимали его отныне. Улисс, Данте, Шекспир, мужи и мужья, все равно — путешественники ли, изгнанники или главы рода. Как и вся Швейцария, Цюрих с его обывательскими добродетелями и солидным укладом не слишком радовался наплыву беженцев, но понимал выгоду от них и от войны. Здесь хорошо было писать об Улиссе; он словно сам оказался в царстве Калипсо. Джойсу было тридцать четыре, почти mezzo camin[96], с которого Данте начинает «Ад», и он не стеснялся напоминать об этом устно и письменно, а цюрихские годы только подтвердили это.

Итальянцы и австрийцы, а затем и греки быстро отыскали Джойса в Швейцарии. С некоторыми из них он подружился. Оскар Шварц, его ученик в Триесте, дал ему рекомендательное письмо к молодому человеку по имени Оттокаро Вайс, и Джойса ужасно забавляло, что «Черный» (Schwarz) представляет его «Белому» (Вайсу), но в конечном итоге это оказалось полезным для «Улисса». Триестинец Вайс приехал изучать политическую экономию в Цюрихском университете, тогда ведущем в Швейцарии. Высокий, красивый, добрый молодой человек, он великолепно разбирался в музыке и хорошо знал литературу. Его брат, доктор Эдуардо Вайс, был одним из учеников Фрейда и первым психоаналитиком Италии. От своего брата и от знакомого ему доктора К. Г. Юнга Вайс усвоил основы психоанализа. Джойс ими пренебрегал, но не отрицал возможной пользы. С Юнгом ему в будущем придется встретиться не раз, и совсем не по литературным вопросам.

Они жили по соседству, начали вместе посещать оперы и концерты, и Вайсу удавалось проводить Джойса по студенческому билету. Дома Джойс завораживал Вайса своим прекрасным голосом, но возмущал жутким аккомпанементом, то на гитаре, то на старом, ужасно расстроенном пианино. Он, видите ли, обожает Верди, а еще может буквально упиваться единственной фразой, скажем, «Addio! del passato bei sogni ridenti»[97] из «Травиаты», повторяя ее раз за разом. Джорджо заставляли петь чистым детским голоском одно слово «ri-i-i-i-denti». Иногда Джойс читал литанию Пресвятой Богородицы, заветную молитву Стивена Дедалуса в «Портрете…» — «Rosa mystica, ora pro nobis; Turris Davidica, ora pro nobis; Turris ebumea, ora pro nobis»[98], — умильно пришепетывая. Кстати, один из популярных портретов Джойса, знаменитое фото с гитарой, тоже сделал Вайс.

Они часто говорили о политике (тут Йетс ошибся) и, разумеется, литературе. Вайс пересказал Джойсу знаменитую гипотезу Монтескье, что политические установления порождаются местными условиями, но Джойс ко всем таким утверждениям относился одинаково скептически, хотя упоминает их в «Улиссе» и «Поминках по Финнегану». От Вайса Джойс узнал о книгах Готфрида Келлера, по мнению Оттокаро, помогающих лучше понять славных жителей Цюриха. Джойс не слишком восторгался Келлером, но в одном из критических отзывов «Зеленого Генриха» сравнивали с «Портретом…», он заинтересовался, а затем даже перевел несколько стихотворений Келлера на английский. Однако тогда он не интересовался немецкой литературой; даже Гёте был для него «нудным служащим».

Вайс познакомил Джойса с Рудольфом Гольдшмидтом, зерноторговцем, а Гольдшмидт ввел его в круг своих друзей. Эти люди были богаты, и они охотно согласились брать уроки английского у Джойса, некоторые — просто потому, что это был способ помочь ему, не задевая его достоинства. Вообще-то Джойс считал, что его достойна любая помощь и скромность тут ни причем. В ноябре 1915 года Джойс подписывает экземпляр «Дублинцев» Гольдшмидту «с благодарностью». Замечательные ученики — они то и дело платили за уроки, которых никогда не брали, и Клод Сайкс позже заметил, что Джойс иногда юмористически возмущался, если ученик настаивал на занятиях. Отношения учителя и ученика часто превращались в дружбу, как с Виктором Саксом, Эдмундом Браухбаром и Жоржем Бораком. Со всеми тремя Джойс далеко заходил во время уроков. Саксу однажды предложил написать лимерики и помог ему двумя своими:

Второй вышучивал двойственность австро-венгерской монархии:

Браухбар четверть века спустя станет одним из поручителей, чтобы Джойс и его семья после начала Второй мировой войны смогли вернуться в Цюрих из оккупированной Франции.

Две другие ученицы Джойса, сестры Ольга и Вела Близнаковы, приехали в Цюрих из Триеста почти следом за ним. Их отец, Марко Близнаков, болгарский консул в Триесте, не мог оставаться на австрийской территории, а его жена была к тому же сестрой синьоры Шмиц, и Джойс часто видел их раньше. Он с юмором рассказал Вайсу, как Марко взял десятилетнего сына Бориса в деревню вблизи Триеста и поил пивом, пока того не затошнило. Затем он привез мальчика домой и с гордостью сообщил разъяренной семье, что наглядным уроком навсегда спас его от опасности стать пьяницей. Теща, синьора Венециани, подлинная глава семьи, ругала Марко отборными триестинскими словами. В «Улиссе» этот педагогический акт приписан Блуму.