Такого оказалось немного, и его квартира, и так по-холостяцки не обжитая, вскоре стала напоминать пустующий дом, из которого срочно съехали жильцы.

Недавно Круглов вернулся из недельной поездки в Англию, куда он лично сопроводил контейнеры с выращенными в Озерном органами, пополнившими его счет в американо-швейцарском банке «First Boston» еще на пятьдесят тысяч американских долларов. А в общем за эти годы там скопилась более чем кругленькая сумма в два миллиона триста тысяч долларов, если не считать ценных бумаг на полтора миллиона, хранящихся в ячейке другого швейцарского банка. Из Англии он привез два паспорта на граждан Уругвая со всеми положенными въездными российскими визами. По этим паспортам они с Есенией были почтенной уругвайской супружеской парой, задержавшейся по делам в России на пути в Японию. Ему осталось только заказать билеты на транзитный самолет, следующий до Токио.

Казалось бы, радуйся и предвкушай, что скоро заживешь припеваючи на свои деньги в какой-нибудь благодатной стране, но Круглову сейчас было не до радости, наоборот, он был очень встревожен: по всем признакам на руднике затевалось что-то серьезное. Только что завершилась чехарда с побегом Лёни, комиссиями и разбирательствами. Круглову нервы помотали, как говорится, на полную катушку, но поскольку вина Первачева по организации и вывозу мальчишки была очевидна, Круглов отделался строгим выговором за утрату бдительности в работе с кадрами и угрозой со стороны начальства отправить его в самое ближайшее время на пенсию. Тому, что Круглова не погнали с работы сразу, способствовали показания нескольких человек, которые подтвердили, что тарой и упаковкой злополучного оборудования занимался сам Первачев, а Круглов лишь осуществлял внешний контроль уже за упакованными ящиками. Действия Первачева во время отправки поезда не вызвали ни у кого никаких подозрений, но он, как оказалось, использовал свое служебное положение для обделывания каких-то своих делишек и тайно вывез человека из Озерного, чего, конечно, никто ожидать от него не мог. А пустой ящик, который был использован в качестве схрона, был обнаружен при первом же досмотре груза в Крутояре.

Граховский лично руководил исследованием опилок, лежащих в ящике, и по генетическому анализу содержащейся в них мочи смог определить, что в ящике находился именно сын Вербицкой – Лёня.

Глядя, как Есения Викторовна страдает от пропажи сына, Граховский не удержался и под большим секретом сообщил ей, что мальчика, похоже, выкрали с объекта и его следы обнаружены в Крутояре. Правда, он умолчал о роли и смерти Первачева, чем неосознанно оказал услугу Круглову, которому пришлось бы выкручиваться, ведь он сказал Есении, что Первачев звонил ему из Крутояра перед тем, как они с Лёней двинулись дальше. А Есения, получив таким образом подтверждение, что побег сына удался, обрадовалась и чуть не выдала себя, но быстро нашлась, объяснив свою радость тем, что у нее «теперь есть хоть надежда, что сын ее жив, а то она уже ожидала услышать самое плохое».

Короче говоря, история с побегом получила в Озерном логическое завершение, дальше ею будут заниматься сотрудники на ЖД и в Питере. И даже, если они поймают пацана, то причастие Круглова к его побегу будет трудно доказать. А поскольку у начальства появился еще один зуб на Круглова, теперь ему нужно было бы перед решительной партией сидеть тихо, но этого, похоже, не получится…

Днем Степанцов, получивший не так давно звание майора, доложил, что начальник рудника Гуреев последнюю неделю почему-то стал много разъезжать по Озерному, часто останавливаясь неподалеку от зоны «колючки» и вступая в разговоры с охранниками. Его поведение показалось Степанцову подозрительным.

– Кажется, он что-то готовит, товарищ подполковник, все ездит, высматривает, – объяснил он свои подозрения Круглову.

Круглов напрягся – послезавтра они с Есенией должны были вылетать в Академгородок на конференцию, и ему не нужны были новые осложнения, но и проигнорировать сигнал своего подчиненного он не мог.

Тогда он отдал Степанцову приказ «взбодрить» охрану, но без особого нажима, профилактически, а самому по-прежнему не спускать глаз с Гуреева, с которым у Степанцова все-таки дружбы не получилось – майора коробили плоские шутки Гуреева, его нарочито приблатненный жаргон и бесконечные попойки с подчиненными. А Гуреева раздражал слишком правильный, с его точки зрения, Степанцов, и он тоже старался, как можно реже общаться с майором вне работы.

Круглов не опасался, что Степанцов подведет его, несмотря на то, что тот не смог переступить через себя и выполнить задание, став приближенным Гуреева. Может быть, именно поэтому Круглов стал даже больше доверять ему, понимая, что полностью положиться на других, которые могли быть уже повязаны с Гуреевым, он не может.

Особенное недоверие у Круглова вызывал охранник Поздюшин, который появился на руднике после назначения Гуреева и стал достаточно близок к нему, участвуя в его попойках.

На следующее утро Круглов приехал на рудник. У Гуреева при встрече с ним воровато забегали глазки, он все норовил предложить Круглову коньячку, но тот резко отказался от угощения. Стараясь не вызывать особой настороженности у Гуреева, он прошелся с ним вдоль рудника до входа в железнодорожный тоннель, посмотрел на ряды колючей проволоки, между которыми курсировала охрана с собаками, и выпив чаю в конторе рудника, поехал обратно на комплекс.

А вечером Степанцов доложил ему по рации, что Гуреев с Поздюшиным выехали с рудника и, похоже, направляются в сторону заброшенной штольни.

Почувствовав охотничий азарт, Круглов отдал ему приказ не предпринимать никаких действий и находиться на связи, а сам отправился к штольне на лыжах. Он должен был там оказаться раньше Гуреева – от комплекса до нее ближе, чем от рудника, к тому же он шел напрямую, а Гуреев, если он, действительно, направлялся сюда, вынужден будет ехать по дороге вкруговую.

Хорошо ориентируясь на местности даже в сумерках, Круглов вскоре добрался до штольни. Порадовавшись, что у входа не было свежего снега, следы на котором его бы могли выдать, он подошел к штольне и снял лыжи.

– Степанцов, я на месте, жди моих указаний, – сказал он в рацию и, отключив ее, чтобы не шипела, притаился в штольне у входа.

Через десять минут раздался звук мотора.

Хлопнули дверцы и две темных фигуры направились к штольне. Круглов отодвинулся за выступ.

Гуреев, а это оказался именно он, вместе с охранником Поздюшиным вошли в штольню и, включив фонари, направились по наклонной горизонтальной выработке внутрь.

Круглов осторожно двинулся за ними.

Полчаса он крался позади них вдоль стен, ориентируясь на свет их фонарей, и уже забеспокоился, что не сможет найти дорогу назад в этом хитросплетении штреков. Они уже давно миновали знакомую ему шахту, на дне которой в свое время упокоились три безухих тела…

Наконец Гуреев и охранник, свернув в один из штреков, неожиданно остановились.

Круглов едва не наскочил на них. Но те, тихо переговариваясь, с чем-то возились в полумраке и не заметили его.