Мы тихо прошли в коридор и наткнулись на спящего парня. Он раскинулся на полу — храпел, свистел, истекал слюной. Похоже, надрался он на славу. Ноги в сапогах — разные стороны. Плётка торчит из-за голенища. Шеф, недолго думая, сцепил его запястья пластиковыми наручниками. Парень даже не понял, что с ним произошло. Он вяло матерился, считая, что его тормошат дружки.

Я в это время водил стволом по прихожей — чтобы нам не помешали. Потом присел на корточки.

— Много у тебя «браслетов»?

Андрей показал две растопыренные пятерни. Значит, десять пар. Их легко носить с собой — пластик лёгкий и прочный. Первого, значит, взяли. Интересно, сколько их тут всего?

Не сговариваясь, мы разделились. Я ударил ногой по двери комнаты, где уже не горел свет. Оттуда пахло такой дрянью, что меня опять едва не вывернуло.

— Куда Колька пропал? — раздался голос из мрака. — Бабу же хотел…

— А он её уже!.. — глумливо ответил второй. — Заставил отсосать у себя…

— Она ж не хотела, — вспомнил первый, закашлявшись.

— А мы сказали — зенки «чеху» выткнем. Ей и пришлось…

— Всё равно выткнем, утром. А потом — чирк по горлу…

— Гриш, за Тёмкой следи! Как бы не сбежал да не донёс!

— Куда ему! У двери храпит, слышь? Один бутылку водки выжрал. И перед тем ещё пил — вместе с нами.

Я ворвался в комнату, как вихрь. Помещение оказалось не маленькое — квадратов на двадцать. Никакой мебели там не было, только валялись на полу шинели да папахи. Пока я брал этих двоих, Андрей ещё пятерых расставил у стенки. Значит, их было восемь — как у Высоцкого.

Конечно, увидев ментов в масках, ребятушки обделались. Спьяну им почудилось, что нас не двое, а двадцать. Одного из них Озирский снял прямо с женщины. Козёл весь дёргался от возбуждения — он как раз собирался кончать. Стоял у стены без штанов и шатался, выл.

Женщина — голая, вся в синяках и ссадинах — лежала неподвижно. Наверное, она уже была без сознания. И я узнал её сразу, рванулся к ней. Какой молодец Божок! Это действительно была Оксанка. Она меня, естественно, в маске не узнала, да и Андрея тоже. Открыла глаза, увидела, что всю кодлу поставили к стенке — с раздвинутыми ногами, с поднятыми руками. Наверное, решила, что это — сладкий сон, и снова лишилась чувств.

Шеф обшмонал всех семерых, стоящих у стены. Я держал их под прицепом. Скованный парень так и храпел в прихожей. По полу катались бутылки. Я насчитал несколько сортов водки и рома. Почти на каждой этикетке были кровавые отпечатки пальцев. И такие же следы изуродовали блестящий паркетный пол. В другой комнате тоже не нашлось мебели. Наверное, её ещё не привезли. Компания обходилась спальниками, шинелями, смятыми газетами. Кругом валялись недоеденные гамбургеры и обглоданные кости.

Андрей сложил в одно месту оружие — пять пистолетов разных марок, два «калаша», три «лимонки» и кучу патронов россыпью. Имелись в арсенале и наручники — только металлические, одна пара. Кроме того, была электрошоковая дубинка. У спящего в прихожей парня обнаружились нунчаки. Нашёл я и топор — в углу, у окна. Штор не было, и мутное от вьюги небо неожиданно оказалось совсем рядом. Оно будто бы висело за окном и давило на мозги.

— Ромыч, это все?

Андрей повёл глазами по комнате, вышел в прихожую, перешагнув через парня.

— Кто их знает? Наверное, все, если никто за водкой не побежал…

Андрей каждому пленному подарил по «браслетам». Приковал их, большей частью, к батарее. Кое-кого — к ногам уже сидящих на полу. Для этого нам пришлось стащить с некоторых хромовые сапоги.

Мы проверили всю квартиру — больше никого не было. Потом накрепко заперли входную дверь. В третьей комнате было пусто и чисто, словно туда никто не заходил. Когда я вернулся, Андрей добавил завершающие мазки к своей картине. Он достал семь пар шнурков и каждому связал большие пальцы рук.

После этого шеф достал телефон и сообщил Божку, что всё кончено. Звонить никуда не надо, но придётся подождать. Тем временем я обратил внимание на дверь ванной. Хотел заглянуть и туда, но Озирский позвал меня. На всякий случай, я закрыл ванную за задвижку снаружи и поспешил к шефу.

Оксанка лежала прямо на паркете. Даже под голову ей ничего не подсунули. Я схватил первую попавшуюся скатку, поднял болтающуюся, как у мёртвой, голову. Но она всё же дышала, хоть была совсем холодная. Одни вспухшие рубцы от плётки сочились кровью, а другие уже засохли. В крови были и пальцы рук, и ноги. На шее я заметил синяки — наверное, беднягу душили.

За что её так? Разве есть такая вина, чтобы восемь мужиков над одной девчонкой измывались? Налицо групповуха*, и это надо учесть. Не знаю, что решит Озирский, но я хочу замочить их всех. Ещё вчера на это настроился, и сейчас не отступлю. Ведь до чего дошло! Ксюхе девятнадцать лет, а выглядит сорок. Волосы поседели — прядями. Бедная ты моя, неужели раньше мало помоев в твою душу вылили?

Но это — не люди Ковьяра. Не было у него таких алкашей. И быть не могло. Да и вряд ли тех мы бы так просто взяли. Кто же Ксюшку купил в Стамбуле? Неужели один из этих гадов? Ну, всё, отгуляли своё, уроды! Теперь наш черёд…

Озирский достал флягу с коньяком, потом — флакон нашатырного спирта. Это — для Оксанки, чтобы привести её в чувство. Глаза шефа горели, как у зверя. Я знал, о чём он думает. Вот какие орлы — восемь их, а двоим сдались! Только и умеют, что баб мучить. А сами не даже и не подумали сопротивляться, хотя имели оружие.

Я наклонился к Оксанке и вдруг понял, от чего меня тошнит. Воняет горелым мясом. Не так, чтобы жратву не сковороде забыли, нет. Я в «горячих точках» нанюхался. Так воняет, когда горят трупы, или живые люди. Сладковато, отвратительно. Спазмы тут же начинают сжимать глотку. Но я не вижу ожогов на Оксанке, сколько ни присматриваюсь.

Я сую ей нашатырь, вливаю в рот коньяк. А сам, против воли, оглядываю всю — от макушки до пяток. Когда ещё голую-то увижу? Стыдно сейчас думать о таком, но с чувствами никак не справиться. Не радостная у нас вышла встреча. Но, главное, Оксанка живая! Лишь бы внутри ей ничего не повредили…

— Ну, хлопцы, распрягайте коней, да лягайте спочивать! — издевательски-весело сказал пленным шеф. — Сейчас Оксана в себя придёт, и поговорим. Она не даст вам соврать.

— Оксана?… — пробормотал рыжий.

Видимо, Божок говорил о нём. Он сидел прямо у батареи — в расстёгнутом френче и в галифе.

— Так она наша, что ль?…

— Нет, она наша, — сквозь зубы ответил Озирский.

— А мы думали — чеченка! — зашумели остальные.

— Ах, вот оно что! — Андрей пришёл в такую ярость, даже я испугался. — А даже если и чеченка, хотя это не так… Что ж она такого натворила? Почему били? На кой дьявол трахали, козлы?!

Он не сдержался и шнурованным ботинком врезал рыжему в скулу. Тот взвыл, а потом залился кровью. Но вытереть её не мог — руки были скованы и связаны. К тому же, рыжий сильно ударился затылком о батарею.