– Могу отправить его предводителю бандитов, что ныне стоят под стенами Кульджи, – хмыкнул я. – Только сомнение в эффективности такого способа вести войну останавливает меня.

Глава делегации снова заговорил, и вскоре я услышал перевод:

– Уважаемый Сяй опечален. Он говорит, что теперь другая война и другие камни. И если эта драгоценная вещь – единственное, чем Высокое государство готово помочь несчастным обитателям Кульджи, то они уже обречены.

– Другое время, другая война, – кивнул я. – Только люди все те же.

Полностью готовый всеподданнейший отчет все равно продолжал называться черновиком. Потому что с января месяца порядок подачи такого типа документов был в империи изменен. Теперь, прежде чем бумаги, размноженные на копии, попадут на стол государя императора, наследника и председателя комитета министров, их обязан был просмотреть и внести правки генерал-губернатор. Мне в общем-то все едино, только так случилось, что к ноябрю месяцу кресло Западно-Сибирского наместника оказалось вакантным. Прошение Александра Осиповича Дюгамеля об отставке вдруг было императором удовлетворено, однако имя нового омского начальника так и не было названо. Странно это как-то. Странно и тревожно. Словно черные грозовые тучи на горизонте, которые невесть куда может занести.

Кстати сказать, обычно замещающий Дюгамеля генерал-лейтенант Панов тоже был как-то вдруг снят с должности военного губернатора области сибирских киргизов и причислен к Генеральному штабу. Сама же область разделена примерно пополам. На Акмолинскую – перешедшую под управление оренбургских властей, и Семиреченскую – присоединенную к вновь создаваемому Туркестанскому наместничеству. Генерал-губернатором в Ташкент был назначен генерал-лейтенант Михаил Григорьевич Черняев.

Все-таки жаль, что новый член Государственного Совета генерал-лейтенант Дюгамель никоим образом к моей губернии не относился. Забавно было бы отметить факт его убытия в Россию в первом пункте отчета.

«Движение народонаселения в губернии». Дотошный Фризель и новый председатель только что созданной губернской статистической комиссии князь Костров постарались пересчитать всех, кто этой весной стронулся с обжитых мест. Интересно было читать. Шестьсот казацких семей общим счетом почти в четыре тысячи человек. Две роты солдат с припасами – это новый гарнизон крепости. По Чуйскому тракту только добровольных переселенцев прошла целая армия. А если еще и ссыльных учесть – так даже и орда.

Две тысячи двести человек из поселка при томском заводе переселены, наоборот, на север. Еще в саму губернскую столицу на постоянное жительство приписаны почти пять тысяч. Добавить к сухой статистике пространные объяснения – кто, куда и по какой надобности, так первый же пункт отчета уже страниц на шесть расползается. А еще ведь и информацию о родившихся в уходящем году детях нужно сюда включить. Ни много ни мало – восемнадцать тысяч шестьсот новых маленьких сибиряков.

Ребенок Бутковской пойдет уже в статистику будущего года. Он… или она… УЗИ еще не изобретено, поэтому только Богу ведомо, какого пола малыш родится в начале мая 1866 года.

– Герман, я должна тебе открыться, – нерешительно выговорила Карина при последнем моем ее посещении. – Я…

– Влюбилась? – хмыкнул я, стягивая с плеч полукафтан.

– Нет… – Она прижала руки к груди. – Я… я непраздна.

Едрешкин корень! Я замер на месте. Герочка рычал, бился в клетке моего черепа и требовал решить все дело одним метким выстрелом. А по пути рисовал все прелести женитьбы на содержанке, чтобы я не решился вдруг на благородный поступок.

– И я… – Получилось хрипло. Пришлось прокашляться, чтобы голос звучал более или менее ровно. – И я его…

– Нет, любезный Герман, нет! – Женщина сделала шаг ко мне и вдруг неожиданно упала на колени. – Прости меня! Простите, ваше превосходительство! Он… Он один поляк…

Я встал и отвернулся, чтобы не показывать полячке, как был рад. Прямо будто гора с плеч свалилась.

Взял мундир, прежде небрежно брошенный на спинку стула.

– Ты ныне дама с хорошим приданым, – придавливая ликование души, строго сказал я. – Выходи за этого человека замуж и живите счастливо. А я…

И все-таки было немного жаль терять эту девушку. Может быть, поэтому голос предательски дрогнул?

– А я стану за вами присматривать, чтоб твой поляк не смел тебя обидеть.

Больше я в клуб не ходил. Миша изредка упоминал о том, как там обстоят дела, но в подробности личной жизни Карины не вдавался. А я не спрашивал. Быть может, боялся узнать, что она мне солгала и никакого поляка не существует…

«Сведения, касающиеся вновь освоенных пустолежащих земель и их населения» – это новый пункт. До летнего указа его в отчетности не было. Но и тут нам есть что сказать. Чем похвастаться. Одни датчане чего стоят. А еще ведь и русские «самоходы» имеются. Межевая комиссия на будущую весну десять тысяч участков готовит только на землях гражданского правления. Из АГО сведения скупы и отрывочны. Будто это тайна великая – сколько они новых крестьян на землю в текущем году поселили.

Хотя мы тоже не торопимся указывать, что благодаря голоду на Урале удалось сманить в край дефицитных мастеровых и строителей. Более трех тысяч! Для задыхающегося от нехватки рабочих рук Томска это просто глоток свежего воздуха! А вот владельцам уральских заводов о такой нашей активности лучше не знать…

«Состояние урожая и вообще средств народного продовольствия». Ха! Да мы весь год всю Западную Сибирь кормили. И Красноярск в придачу. Цены в городах губернии слегка выросли, но и товарооборот резко подскочил. Земледельцы торопились истратить нежданно свалившуюся прибыль. А осенью вдруг выяснили, что «праздник живота» продолжается. Снова с юга на окрестности Семипалатинска принесло саранчу, а поздние весенние заморозки лишили последних надежд на хотя бы неплохой урожай в Омской и Тобольской губерниях. И снова потянулись ко мне в край купцы. Пошли на юг, в хлебный город Бийск, пароходы.

«Состояние народного здравия». Пришлось расписывать чуть ли не по волостям. Для контраста. Потому что там, где трудился Дионисий Михайлович Михайловский или кто-нибудь из его учеников, и младенцев выживало больше, и от болезней людей мерло меньше. В виде цифр вообще чудесная картина получилась. Тут уж мы с Павлушей не постеснялись. Расписали и наши с ним заслуги, и успехи моего алтайского медицинского центра.

«Состояние народной нравственности, умножение или уменьшение числа преступлений, роды их, особенные сопровождавшие их обстоятельства, когда они заслуживают и особенного внимания, охранение общественного спокойствия и благочиния». Писать в этом пункте о курьезе, с коллежским секретарем Лещевым приключившемся, или пусть его? Так-то оно, конечно, особенного внимания потребовало. Но, с другой стороны, Александр Никитич всего лишь приказ в силу своего разумения и таланта выполнял. И не его вина, что цели ему были указаны четкие, а вот методы достижения – весьма и весьма расплывчатые. А у нас в Сибири народ живет конкретный, намеки плохо понимающий…