* * *

На следующий день после приезда вице-адмирала Дубасова в Петергофе состоялось Особое совещание.

Председательствовал Николай II.

Также присутствовали великие князья: генерал-адмирал Алексей Александрович, контр-адмирал Александр Михайлович (Сандро) и генерал-адъютант от кавалерии Николай Николаевич. Был приглашён министр иностранных дел Ламсдорф и, конечно, управляющий Морским министерством вице-адмирал Авелан.

В своём праве подле царя сидел начальник охраны Ширинкин.

Дубасов зачитывал доклад Рожественского… претерпевший некоторую редакцию, так как великие князья по-прежнему пребывали в ограниченной информированности.

И если Алексей Александрович и Сандро в силу занимаемых должностей во флоте уже имели какое-то представление к движениям на Севере, то Николай Николаевич тут был, так сказать, новеньким, а по сути, посторонним.

«Великий князь – посторонний на “банкете” у императора», – мысленно покрутил фразу Дубасов, который испытывал к Николаю Николаевичу скрытую неприязнь. Впрочем, и остальные князья симпатии у вице-адмирала не вызывали. Особенно после ознакомлениями с некоторыми фактами их биографии, предоставленными потомками.

И, кстати, царь Николай, почитав о делишках своей родни, по определению негативно относящийся ко всякому «тёмному денежному шельмовству», вообще хотел исключить общение… с тем же Алексеем Александровичем. Но Ширинкин посоветовал «показать ма́лое, чтобы нос в бо́льшее не совали, тем самым не навредив ненароком».

Официальная версия – никаких потомков из будущего, лишь американцы с Аляски.

«Прав Евгений Никифорович, – согласился Дубасов, взглянув на переговаривающихся меж собой князей, – трудно будет государю охолостить и приручить этих великих прихлебателей».

Короткая пауза закончилась, и Фёдор Васильевич продолжил, стараясь сохранить бесстрастность, когда зачитывая непосредственно из доклада Рожественского, когда внося пояснения «от себя» для большей ясности:

– После ухода английского крейсера, в 18:00 к эскадре Рожественского подошёл американский ледокол…

– Какое у него водоизмещение? – бесцеремонным авторитетом перебил генерал-адмирал.

Опустив голову к бумагам, чтобы скрыть гримасу раздражения, Дубасов быстро взял себя в руки:

– Точные характеристики у нас отсутствуют. Но заверяю, по возможностям «Ермака» обойдёт вдвое. Позволите продолжить? – Быстрый взгляд в сторону императора. – Так вот. Посчитав, что с такими неисправностями судно в дальнейшем будет лишь обузой, Зиновий Петрович приказал Фельману отправляться обратно. «Американец» вывел «Ермак» на открытую воду. Затем вернулся, обколол лёд вокруг кораблей и судов. Стал во главе…

– Позвольте! – снова пробасил Алексей Александрович. – Упоминалось, что ночью там опускаются туманы. Не опасна ли проводка при условиях плохой видимости?

«Вот же привязался… знаток Севера…» – мысленно выругался Дубасов. Вслух же, деланно оглядев роскошный кабинет:

– Отсюда не могу судить. Они же решают там по обстановке. Думаю, что у Рожественского были причины торопиться. Американцы эти… деньги умеют считать. Как только их ледокол взялся за проводку, плата по контракту – посуточная. И немаленькая плата. Однако тут вы угадали… с туманом.

Дубасов намеренно опустил в обращении титул князя. И понял, с чего такое пристрастие со стороны генерал-адмирала – тот хочет показаться обиженным, дескать, «его вот только сейчас подключили к делу». И придирается… и злится вдобавок. И выпячивает перед государем свою компетентность, показывая «опыт и ум».

«Вон оно как! Только я сказал, что он “угадал”, так сразу словно индюк надулся, бороду распушил и на императора косится – заметил ли?! Знал бы ты всю подоплёку, ваше высочество».

– Читайте дальше, Фёдор Васильевич, – подал голос с виду совсем равнодушный император. Однако складки на лбу и брови говорили, что государь явно не в духе.

– Спустя три часа после захода солнца туман неожиданно уплотнился до нулевой видимости. Прожекторы давали лишь белую засветку. Корма впереди идущего мателота едва угадывалась. Сигнальные огни буквально размывались в белой мути. Управлять караваном только по телеграфу было чревато столкновением, и Рожественский запросил ледокол приостановить движение. Приказал по эскадре застопорить ход. Тут Зиновий Петрович отмечает, что «туман был словно белое марево, подсвеченное полярным сиянием, но видимость от этого была только хуже». М-мда… А спустя час с небольшим туман развеяло. Однако ледокола впереди не оказалось. На ратьеры и попытки связаться по «беспроводному» он не отвечал.

– То есть как? – возмущённо не утерпел генерал-адмирал.

– Рожественский пишет… вот – дословно: «исчез»! – Дубасов мрачно прокашлялся, снова отводя взгляд. – Более того, с приходом рассвета «американца» в обозримом пространстве не обнаружилось. На запросы по беспроводному телеграфу он по-прежнему не отвечал. Благо «Ермак» оставался у Карских ворот и не вышел из зоны покрытия сигнала «искровой» связи с флагмана. Именно поэтому сейчас мы имеем возможность читать отчёт вице-адмирала Рожественского. Вот так вот, господа.

Повисла долгая тишина! В которой часто упоминают «пролетающую зудом муху». Но мухи не было – за чистотой и порядком во дворце следили добросовестно.

На самом деле она, тишина, немного шуршала бумагами – Дубасов, похрустывала костяшками пальцев – Авелан, скрипела стулом под массивным телом – генерал-адмирал.

Все ждали, что же скажет император, но тот молчал, хмурился, скорей даже как-то отстранённо. Немного сутулясь.

Пока почти едва ли не выкрикнул в своём образе князь Алексей Александрович:

– Но ведь это… Это же происки врагов! Завели эскадру к чёрту на кулички! И удрали. Бросив! Это преступно, неслыханно! Что же вы…

И замолчал, задохнувшись в негодовании, не находя слов.

А тишина упивалась… немой сценой.

* * *

История, история… Хоженая, изъезженная, выстраданная, пережитая.

Примерно с 1616 по 1620 год царь Михаил Фёдорович под страхом смертной казни запрещает торговым людям ходить морским путём из Архангельска до Мангазеи[88].

Сделано это было, дабы оградить регион от проникновения голландских и английских купцов.

В 1648 году Семён Дежнёв открывает пролив между Чукоткой и Аляской.

Первая Камчатская экспедиция, продлившаяся с декабря 1724 года по 1729 год, подтверждает наличие пролива между Азией и Америкой.

Затем во второй четверти XVIII века следует Великая Северная экспедиция – целая череда исследований вдоль арктического побережья Сибири, Северной Америки и Японии.