Обстановка оставалась серьезной всего пятнадцать минут, потом селяне начали расходиться, чтобы отдохнуть после торжеств. Лидия встала из-за стола и подошла к Гарри.

— Khun Гарри, вы устали? Я провожу вас домой.

После многократных «спасибо», поклонов и складывания ладоней перед носом Лидия и Гарри покинули деревню и зашагали обратно к хижине на берегу.

— Почему ваш дедушка плакал? — осторожно спросил он.

— Он говорил о моем отце, — грустно ответила Лидия. — Мы вспоминали его в этот праздничный день и желали его душе покоя. Монах сказал, что с ней все будет хорошо, потому что в этой жизни папа научился страданиям. Возможно, когда он вернется на землю и начнет следующую жизнь, его урок будет менее трудным. Мы, буддисты, в это верим.

— Наверное, утешительно думать, что наши страдания зачтутся нам в следующих жизнях, — задумчиво произнес Гарри. — Значит, те бедняги, которые сильно мучились и умерли в Чанги, в следующий раз будут очень счастливы.

— Вы верите в своего Бога? — Лидия внимательно посмотрела на Гарри.

— В детстве мне ничего про него толком не объясняли, — признался Гарри. — Просто каждое воскресенье дома и каждый день в школе я посещал часовню. Там было ужасно скучно: приходилось долго сидеть неподвижно, петь заунывные песни и слушать какого-то старикана, который что-то нудно бубнил себе под нос. И все ради того, кого я не мог ни увидеть, ни почувствовать. Кто вроде бы ничего не делал, но его почему-то надо было почитать.

— Что значит «бубнил себе под нос»? — спросила Лидия.

— Это такое выражение. — Гарри улыбнулся. — Когда я был в Чанги, там многие начали верить в Бога. Наверное, им было нужно во что-нибудь верить. Но я... — Гарри со вздохом покачал головой. — Знаете, мне трудно поверить, что какое-то доброе божество заставляет невинных людей так страдать.

Лидия кивнула:

— Когда погиб мой папа, я тоже не находила утешения в вере. Я думала: возможно, он отправился в лучший мир, но как же я? Я осталась без отца, не будучи к этому готова. Но сейчас, — тихо добавила она, — я с этим смирилась.

— Ваши родственники знают, что ваша мама уезжает в Японию? — спросил Гарри, когда они пришли на берег.

— Нет. Так лучше. Это причинило бы много боли, а им и без того досталось. Они потеряли сына. Здесь, на Ко Чанге, другой мир. Они не поймут. — Лидия вздохнула и вымученно улыбнулась. — Иногда, Гарри, очень трудно жить.

— Да, — согласился он и посмотрел на небо. Там прямо над морем сияла полная луна, покрывая серебристым блеском черную рябь на воде. — Но в Чанги я понял: когда теряешь веру в человечество, начинаешь верить в природу. — Он широко развел руками, показывая на пейзаж перед собой. — Кто-то должен был создать эту красоту — такую необычную и такую затейливую!

— Значит, вы уже буддист. Природа питает душу, — кивнула Лидия, и они вместе стали любоваться луной.

Они миновали пустую хижину, в которой жили дядя и тетя Лидии, и подошли к его временному жилищу. Лидия взглянула на него с улыбкой.

— Надеюсь, сегодня ночью вы будете спать спокойно и крепко, Гарри. До завтра!

Она хотела уйти, но Гарри, утратив остатки самообладания, схватил ее за руку и притянул к себе.

— Ох, Лидия, Лидия... — Он обнял девушку и начал гладить ее роскошные волосы. Она прислонилась к его плечу, даже не думая сопротивляться. — Моя драгоценная Лидия, я должен тебе сказать... если не сделаю этого, просто взорвусь, — засмеялся Гарри. — Пожалуйста, прости меня! Мне кажется, я влюбился в тебя в тот самый момент, когда впервые увидел в «Ориентале» со шваброй в руке! Я люблю тебя, Лидия, безумно люблю! — Он продолжал гладить ее волосы, и слова, которые так давно мечтал сказать, лились рекой. — Я не знаю, почему и как это произошло. Да, мы выходцы из разных миров, но, пожалуйста, прости мне мое признание. Я должен сказать тебе о своей любви, потому что чувствую, что схожу с ума.

Лидия стояла молча, приникнув к его плечу.

Облегчение оттого, что наконец-то выговорился, смешалось со страхом: «Если она молчит, значит, не испытывает ко мне взаимности!» Душевное напряжение было слишком велико, и Гарри вдруг зарыдал, как ребенок, бессильно опустив руки.

— Прости меня, Лидия... Я...

— Гарри, Гарри, все о’кей... Пойдем!

Девушка взяла его за руку, подвела к хижине и усадила на ступеньку крыльца. Потом села сзади, обняла Гарри за плечи, прижав его голову к своей груди, и принялась ласкать его мокрое лицо.

Гарри оплакивал свои страдания и страдания тех, кто умер ужасной, бессмысленной смертью. Он оплакивал маму, Оливию, Уортон-Парк и свою запутанную жизнь. Но прежде всего, плакал потому, что нашел самую прекрасную женщину на свете, но она никогда не станет его.

— Гарри, Гарри, — пробормотала Лидия, — я здесь, здесь. И я...

Она что-то прошептала по-тайски. Он посмотрел на нее: сквозь слезы лицо Лидии расплывалось.

— Не понимаю, что ты сказала, милая.

Он резким движением руки вытер глаза и наконец, увидел свою любимую четко. И заметил слезы в ее глазах.

— Я сказала, что тоже люблю тебя.

Он удивленно взглянул на девушку и после секундного замешательства прошептал:

— Правда?

Она кивнула, потом внимательно посмотрела на него и грустно улыбнулась:

— Со мной было то же самое. Когда впервые тебя увидела... я... — Она досадливо покачала головой. — У меня нет слов объяснить.

— О, моя милая девочка! — выдохнул Гарри, охваченный страстью, потом обнял Лидию и поцеловал.

Ему приходилось обуздывать себя: он боялся поранить ее нежные губы или слишком крепко стиснуть хрупкое тело. Гарри испугался силы своего желания и понимал, что должен отпустить Лидию, пока окончательно не потерял голову. Собрав волю в кулак, он оторвался от ее губ и остался сидеть, держа ее в своих объятиях, возбужденный и взволнованный.

Спустя какое-то время — может, несколько минут, а может, час — ему удалось усмирить свое тело и удовлетвориться тем, что он наконец-то обнимает Лидию.

— Гарри, мне надо идти, Гарри, — произнесла девушка после долгого молчания.

— Да, конечно. — Он еще раз поцеловал ее в губы, с трудом укротив свою разбушевавшуюся плоть.

Лидия встала и задумчиво посмотрела на него.

— Не верю, что это со мной произошло.

—Что?

— Я влюбилась. Я чувствую... здесь. — Она показала на сердце. — Бабушка говорит, по-настоящему любить другого человека — значит, обрести рай на земле.

— Или ад, — пробормотал Гарри себе под нос, потом встал и в последний раз обнял Лидию. — Так не хочется тебя отпускать!

Она отстранилась и протянула ему свою маленькую ручку. Он сжал ее пальцы и поцеловал нежную ладонь.