Тебе ведь нравится проводить здесь время, поэтому мне захотелось привести тут все в надлежащий вид, который бы радовал глаз. Какие цветы предпочитаешь, вот там я планирую сделать еще одну клумбу, думаю, будет неплохо смотреться.

Я поджала губы.

Джеймс опасливо замахал рукой:

— Нет, конечно, если ты против, то я не буду ничего делать. Зря, наверное, я это дело затеял. Томас говорил, что твоя мама всегда была той, кто занимался садом, а отец работал в теплице… Ты злишься?

— Ты этим занимался весь день?

— Да… — такой высокий и сильный мужчина сейчас был похож на провинившегося щенка, виноватое выражение не сходило с его лица. — Ох, я, наверное, погорячился. Следовало спросить сначала тебя, это ведь не просто земля, это дорогое и памятное место…

На ослабевших ногах я сделала шаг вперед. Он и каменные дорожки, давно заросшие травой, привел в порядок. Колючки больше не цеплялись за подол юбки, тормозя движения.

— Флоренс, ты… прости меня, только не делай такое лицо…

Я судорожно всхлипнула, задрожала нижняя губа.

— Нет, это ты меня прости, Джеймс! Ты ни в чем не виноват, это мне следовало быть умнее, это я накрутила сама себя.

— Эй, тише, все хорошо. Это лорд Брук тебя обидел? Мне с ним поговорить? Ну, все, не плачь, Флоренс…

Я разревелась как девчонка.

Джеймс обнимал меня и гладил по спине. Было так приятно и тепло.

— Хорошо, поплачь, не держи все в себе.

Одной рукой он гладил меня по голове, утешая, словно ребенка, нежным шепотом успокаивая и даря ощущение защищенности.

Я спрятала лицо у него на груди, слезы пропитали ткань его рубашки. Эмоциональная бомба разорвалась в неподходящий момент. А ведь хотелось с достоинством признать, что была не права и все рассказать Джеймсу, и, затаив тревогу, ждать его ответа, каким бы он ни был.

Но поведение мужчины отличалось от того, каким я думала, оно будет. Он и вправду изменился.

— Я бы предложил тебе присесть, но краска еще не высохла, — Джеймс обернулся в сторону свежевыкрашенной скамьи, когда я немного пришла в себя и неловко освободилась из его рук.

Стало стыдно. И это поведение благородной леди? Даже крестьянки себя так не ведут, что он обо мне теперь думает? Это полный провал…

Ноги меня не держали, и я опустилась на землю, наверняка пачкая светлую ткань юбки травой. Ну и пусть.

— Ох, ну можно и так, — Джеймс присел рядом и вытянул ноги вперед. Наши плечи касались друг друга. Он ничего не спрашивал и не ждал моих объяснений.

— Мне нравятся тюльпаны, — призналась я. — Только они цветут весной. Еще люблю ромашки. И астры.

Я повернулась и встретила его взгляд. Джеймс улыбнулся. Его улыбка придавала мне сил. Я так привыкла быть сильной, но почему-то рядом с ним постоянно проявляла слабость.

— Это герб нашего дома. Моя мать ненавидела эти цветы.

— Вот как, — помедлила я. — Мне нужно тебе кое-что рассказать.

Джеймс

Я вскапывал сухую землю, поднимая вокруг пыль, которая едкими пылинками оседала на мокрой от пота коже.

Флоренс…

Мы хорошо проводили время, но вдруг девушка умчалась прочь без оглядки. Хотелось протянуть руку и остановить ее, но это было невозможно.

Чертов Брук, кем бы он ни был, я начинал ревновать к этому мерзавцу. Было около двух часов дня, когда она уехала, но сейчас солнце уже клонилось к горизонту, а ее все нет. Что задумал этот арендатор? Разве не в курсе, что у нее уже есть жених?

Он и в прошлый раз просил ее о встрече, тогда служанка прибежала и Флоренс поспешила к мужчине оставив меня на тренировочном плацу. И что она сказала, когда вернулась — самый галантный из тех, кого она знает? Этот лорд без землевладений?

Я сжал челюсть и продолжил молча вскапывать землю под клумбу. Только физический труд мог сейчас успокоить мои мысли. Ко всему прочему мне нужно взять себя в руки и не дать волю кошмарам, было стыдно представить в каком состоянии меня ночью обнаружила Флоренс. Повторения не хотелось. Хотя против такого пробуждения я против не был. Воспоминания о том, как я держал ее в руках все еще бередили душу и тело.

Флоренс появилась неожиданно. Завидев меня она спешилась и быстрым шагом пошла навстречу.

Я выдохнул. Не отпускавшая тревога рассеялась. С ней все хорошо, цела и невредима, слава богам.

Но что-то было все же не так.

Карие глаза невесты смотрели с каким-то отчаянием и смирением. А потом Флоренс вдруг заплакала. Против женских слез я был совершенно бесполезен. Неловко притянул девушку к себе и начал бормотать слова утешения.

Она наверняка решила, что я бесчувственный чурбан. Так и есть. Ни я, ни отец, который занимался моим воспитанием с тех пор, как умерла мама, особо на чувства щедры не были. От того нам и было неловко находится долго рядом друг с другом. Вот я и представления не имел, как ладить с девушками, такими как Флоренс.

У меня была одна подруга в столице до военной кампании. Шанна пользовалась большой популярностью у выпускников боевиков, которые только вышли за стены академии. Однако меняла она их быстрее перчаток. Долго по мне эта леди точно не скучала. Да и постоянного ухажера у нее тоже не было, такую любвеобильную женщину не каждый сможет укротить.

Флоренс же… мне казалось, что я коснусь, и она разлетится в воздухе душистыми лепестками и по ветру умчится туда, где я не смогу ее найти. Но если только кто-то посмеет обидеть ее, и этот нежный цветок станет острее бритвы и кровожаднее львицы. В не было много граней, много того, что еще мне было неизвестно, но отчаянно желанно.

Она отстранилась и села прямо на землю.

— Мне нравятся тюльпаны. Только они цветут весной. Еще люблю ромашки. И астры.

Мы встретились взглядами. Мое сердце пропустило удар. Она ведь не может не знать? Астер — это фамилия моего рода. Астра… Она сказала, что любит астры. Есть ли здесь намек? Нет, точно нет. Я схожу с ума.

— Мне нужно тебе кое-что рассказать.

Девушка начала свой рассказ.

Чем больше я слушал, тем больше…

— Значит, в прошлый раз встреча с лордом Бруком…

— Я встретилась с его высочеством Филиппом, — пробормотала Флоренс.

Ничего хорошего эта встреча не предвещала. Брат Гидеона, он всегда казался мне лишь блеклой тенью того, каким должен быть принц. Но жизнь давно уже проучила меня и показала, насколько плохо я разбирался в людях и был слеп.

Отчасти почувствовал облегчение из-за того,