– С-с-скобейда пупырчатая, – выдохнул доктор Коллоди. – Платы целы? – доктор взял себя в руки. – Можно починить секвенсор?

Цилинь снова выдержал паузу.

– Пока моя отставка не принята, я остаюсь директором Института, – напомнил он, – и я буду настаивать на должном уважении – если не ко мне лично, то к занимаемой мной должности. В частности, я настаиваю на том, чтобы меня ни при каких обстоятельствах не прерывали на полуслове… Но я понимаю ваше волнение и извиняю его. Что касается первого вопроса: да, платы целы. Судя по всему, имела место подмена деталей, произведённая или вами…

– Мной?! – доктор Коллоди вскочил с места.

Цилинь обдал его холодным взглядом.

– Вынужден повторить: я настаиваю на том, чтобы меня ни при каких обстоятельствах не прерывали на полуслове. Итак, подмена, произведённая или вами, или неустановленным лицом. Это явствует из того, что ни Джузеппе, ни Алиса не имели доступа к секвенсору. Предупреждая вопрос о мотивах: возможно, вы стали жертвой шантажа, или вам посулили нечто большее, чем ваш прежний статус. Я говорю об этом открыто, так как вас проверяли особенно тщательно. Должен признать, что не было выявлено ничего, кроме мелких нарушений. В свою очередь, версия о неустановленном лице подтверждается показаниями эмпатов, обнаруживших на платах следы ауры, не принадлежащей никому из допущенных до работ с секвенсором лиц. К сожалению, следы старые, а возможности наших специалистов по эмпатическому сканированию не столь велики, как нам хотелось бы.

Доктор Коллоди хватал воздух ртом, как рыба, но не садился.

– По второму вопросу, – продолжал цилинь. – Сейчас наши техники заняты ремонтом секвенсора, и есть все основания надеяться на успех.

– В таком случае, – сказал доктор, кое-как справившись с волнением, – мне нужно срочно покинуть собрание. Я хороший шерманщик, а техники могут сбить настройки.

– Что ж, это уважительная причина, – признал цилинь. – Идите.

Доктор торопливо кивнул, встал и начал пробираться к выходу, изо всех сил стараясь не бежать сломя голову.

11 октября 312 года от Х.

Территория бывшей Южной Европы.

Страна Дураков, Вондерленд, мини-сити Кавай, отель «Фаршмак», административное помещение.

Послеполуденное время.

Отель «Фаршмак» слыл сомнительным заведением, но был хорошим бизнесом. Про бар «Парафин» можно было сказать то же самое и даже более того. Мадам Капительман полагала, что быть важнее, чем слыть и уж тем более – казаться.

Лёжа на своей подстилке в каморке администратора, опустив уши и веки, старая поняша занималась любимым делом: подсчётом расходов и поступлений, а также простраиванием бизнес-стратегии на следующий сезон.

Картинка получалась примерно следующая. «Фаршмак», когда-то единственное место в Кавае, где приезжий или экспат мог прокантоваться недельку-другую, не подвергая себя опасности быть някнутым, в последнее время несколько просел по деньгам. Оборотистая Псения Сучак на пару с Дерри-Пасхой с полгода как открыли «Пед-хаус», постоялый двор, управляемый педобирами – в расчёте на приезжих, которых в Вондерленде становилось всё больше. Правда, цены в псюшиных хоромах кусались. Так что обладатели менее объёмистых кошельков по-прежнему оставались верны «Фаршмаку». Но мадам Капительман прожила на этом свете достаточно и иллюзий не питала: окучив верхний ценовой сегмент, Псюша и Склизка рано или поздно примутся за средний. Нужно было что-то делать уже сейчас. Что-то, что не требовало бы больших инвестиций. Может быть, подумала мадам Капительман, стоит ещё шире закрыть глаза на шашни постояльцев с низконяшными поньками, скучающими без личной жизни, и откровенно перейти к почасовой сдаче номеров? Это, правда, могло распугать приличных клиентов, которые приносили стабильный доход и к тому же делали заведению рекламу в своих доменах. Значит, надо как-то развести номера и нумера. Например, обустроив последние на втором этаже и сделав отдельный вход… Или лучше на первом? Так или иначе, устраивать из гостиницы случной завод совсем уж в открытую нельзя: на межвидовые интимные отношения в Кавае, в отличие от продвинутого Понивилля, смотрели косо. Нужно было как-то удержать планку приличия, опустив её при этом как можно ниже. Это требовало известной изворотливости, но у мадам Капительман её трохи имелось. Изворотливость – качество, совершенно необходимое для старухи, у которой и в лучшие-то времена было не больше восьмидесяти граций, а теперь, если честно, осталось от силы тридцать.

– Пани Капительман, я до вашей милости, – раздался над ухом скрипучий голос Зюзявочки. Мадам открыла левый глаз и недовольно фыркнула.

– Пановья, що вчера прибыли, сошли поснедать, – продолжал пан Зюзя, не обращая внимания на недовольство хозяйки, – хочут сесть отдельно в зале, а хде ж у нас зала? Я ж йим говорю, хде ж тут зала, а они гундять… – жук громко скрипнул хитиновым панцирем и скептически повёл максиллами.

Мадам Капительман тяжко вздохнула. Несмотря на каждодневные усилия, ей никак не удавалось доняшить Зюзю до потребного состояния. Нет, старый добрый жук был по-своему предан ей, любил свою хозяйку и жил при ней на правах челядина. Но того фанатичного раболепия, которое отличало правильно заняшенных, за ним не наблюдалось. Иной челяди у мадам не имелось: все остальные работали по найму, за деньги. Благо, денежки у мадам водились.

– Я ж говорила, проводи их в «Парафин», – распорядилась она. – Они ещё вчера сняли кабинет. Если кто их спрашивать будет – тоже проводи.

– Куды проводи? Кого проводи? Вы, мадам Капительман, такая странная пани, у вас семь пятниц на уме, – заворчал жук, недовольно приподымая рудиментарные надкрылья.

– Если кто-нибудь спросит наших гостей, – медленно, отчётливо проговорила мадам, – ты проведёшь этого кого-нибудь в «Парафин», в кабинет. У них там встреча. Понял? Иди.

Зюзявочка неопределённо пошевелил усиками, выпрямил ноги – в таком виде он доставал поняше до коленного сустава – и засеменил к двери, высоко подымая переднегрудь. Под брюшком жука виднелась солевая грелка: для насекомого его габаритов день выдался чересчур холодным.