Вместе с катехизисом, который Тео получила в подарок от своего суженого, этот дневник составляет всю ее библиотеку.

Таверна отдраена до блеска, убрано все – до последней ракушки, до последнего камешка и до последнего крабьего панциря. Пол вымыт, белье аккуратно сложено на полку – Тео уезжает с чистой совестью.

На могиле матери лежит букетик высохших цветов и ракушка с Ямайки с надписью «Маме от Тома».

Теодоре больше нечего делать на острове. Она пообещала самой себе больше никогда сюда не возвращаться.

Из таверны выходит высокий худощавый мужчина, одетый в темно-красный костюм и плоскую шляпу. Рядом с ним семенит маленький толстенький человечек, который в прошлой жизни служил у отца Инноченте в качестве писца.

Сегодня он тащит два дорожных сундука сеньора Саласара. Мужчины ставят свое добро на сундук Теодоры и с молчаливым одобрением наблюдают за тем, как моряки борются со стихией, постепенно приближаясь к берегу.

Теодора улыбается, жених кладет ей сзади руку на плечо и что-то говорит, но ветер заглушает его слова.

В таверне, которая сегодня закрыта для посетителей, опустив ноги в таз, сидит сеньор Лопес. Он отправил своих новых помощников на поиски пилки для ногтей, гребня и щетки. Лопесу надо расчесать волосы и выбрать из них вшей. Он сердито бормочет что-то себе под нос и пытается открыть тростью дверь, но не достает и снова принимается звать слуг.

К этому времени шлюпка подходит к берегу. Матросы выпрыгивают из лодки и, ухватив багаж, тащат его на борт.

Сеньор Саласар протягивает руку будущей супруге, однако она без чьей бы то ни было помощи сама легко запрыгивает в лодку и садится спиной к берегу. Поэтому она не видит, как боцман обсуждает что-то с двумя босоногими парнишками. Один из них держит в руках пилку для ногтей и гребень, другой, стоящий чуть поодаль, одет в красную рубашку.

– Что умеете делать? – спрашивает боцман-испанец, пытаясь перекричать рев ветра.

– Что угодно, сеньор, – отвечает парнишка с пилкой для ногтей. – Камбуз, палуба, каюты – все, что угодно.

– У нас народу и без вас хватает, – ворчит боцман.

Том подходит к нему ближе.

– Возьмите нас с собой, сеньор, возьмите. Вы не пожалеете. Мы будем трудиться за четверых, нам любая работа по плечу.

– У нас крысы в трюме. Что скажете?

Боцман ухмыляется, словно сказал что-то смешное.

– Вы не найдете лучших охотников на крыс, чем мы, сеньор. Мы будем спать на палубе, а питаться тем, что останется от матросов.

Боцман шмыгает носом, сплевывает и смотрит назад, на пассажиров, которые уже заняли свои места в шлюпке.

– Где ваши вещи?

– Мы путешествуем налегке, – и Том берет Ньо Бото за руку.

Боцман пристально смотрит на него.

– Что, с одной только гребенкой и пилкой для ногтей?

– К вашим услугам, сеньор.

Том вытягивается и отдает честь гребнем.

Вскоре они забираются в шлюпку, и та отчаливает. Боцман отдает приказы своим людям.

Теодора Долорес Васкес косится на брата, который сидит вместе с Бото.

Вскоре весла погружаются в воду, и становится слышно, как боцман стучит по борту, задавая темп для гребцов. Морской туман окутывает пассажиров и матросов, но никто не обращает на это внимания. Шлюпка стремительно удаляется от острова, и Теодора первый раз в жизни покидает Невис. На короткий миг что-то похожее на сомнение мелькает в ее черных глазах, губы сжимаются, девушка бросает последний взгляд на родной берег – но тут же распрямляет плечи, гордо вздергивает подбородок и решительно обращает взгляд на качающуюся впереди трехмачтовую шхуну.

Скоро ветер унесет их корабль в открытое море и Невис превратится в крошечную песчинку, затерянную на необъятных просторах океана.

Том Коллинз, напротив, смотрит только назад.

Уже второй раз за свою короткую жизнь он покидает родной берег. Вдруг в его глазах мелькает лукавый огонек, Том улыбается и подмигивает Ньо Бото. Даже отсюда ему кажется, будто он слышит, как сеньор Лопес кричит, разыскивая пилку для ногтей, щетку и гребень.

Шхуна «Океания» была более старым, неудобным и куда менее годным к плаванию судном, чем то, которое совсем недавно оставили Том с Бото. Она была построена в Барселоне, имела реи на всех мачтах, но орудия на ней были расположены только по левому борту.

В отсеке с ядрами по соседству с бочками с водой, на самом дне судна, лежало шесть тонн балласта. Вес, конечно, предназначался для придания судну большей остойчивости, но при этом делал его менее маневренным. Вдобавок полотнища парусов были сильно обтрепаны, снасти почти сгнили, и лишь только самое необходимое было кое-как починено и подлатано.

Уже через неделю плавания Том сообщил Бото, что навигация на этом судне тоже велась на устаревший манер. Морские карты, если и были когда-то верными, теперь сильно устарели и, по мнению Тома, были не слишком надежными. Штурман, следивший за правильностью курса, постоянно находился в подпитии и то и дело терял свой квадрант, обходясь старым градштоком.

Судя по тому, как шхуна двигалась, создавалось впечатление, что ее не килевали уже много лет.

В придачу боцман не преувеличивал, когда говорил о крысах. Если кто и чувствовал себя на борту отлично, так это они. Том то и дело находил все новые и новые гнезда, причем многие из них оказывались в опасной близости от кладовок и погребов с припасами. Коку, похоже, было все равно, а капитан Эдуардо Муньеко больше всего был занят своими ежедневными променадами по палубе, куда в хорошую погоду выходила прогуляться львиная часть тех двухсот пассажиров, которые путешествовали на борту.

«Океания» походила на плавучую гостиницу, переправлявшую на запад людей, мечтавших обрести счастье в Новом Свете, и на восток тех, кто уже удовлетворил эту потребность. Оттого весь корабль был пропитан тоской по дому, ожиданием, надеждой и нетерпением. Скучное однообразие дней нарушалось лишь демонстрациями модных костюмов капитана Муньеко. Это был небольшого росточка заплывший жиром мужчина в большом черном, белом или ярко-рыжем парике. Его излюбленным нарядом были шелковые штаны и куртка, чулки в крапинку и до блеска начищенные туфли с четырехугольными носами и высокими каблуками, вся одежда была выдержана исключительно в пастельных тонах. Занятый своим внешним видом, Муньеко вспоминал про капитанские обязанности, лишь когда обстоятельства принуждали его к этому. В остальное время он общался с небольшой по числу, но избранной публикой, состоявшей из пассажиров, имевших деньги или титулы. Эти люди жили на средней палубе, где из-за нехватки кают их спальные места отделялись друг от друга загородками из одеял. Большая же часть пассажиров теснилась на нижней палубе.