вследствие общей дезорганизации в работе административной системы, становилось тяжелей, чем было раньше. Собственно, только на этой последней стадии речь зашла о перестройке как таковой. Сверху был запущен процесс, управлять которым оказалось невозможным. Теперь уже не верхи вели революцию, а революция вела верхи за собой.

В общем и целом с высоты сегодняшнего дня можно сказать, что перестройка провалилась. Необъезженный мустанг революции сбросил с себя нерадивого наездника и ускакал в поле, где вволю порезвился, искромсав штормовые 1990-е годы, пока наконец его пыл не иссяк. Тогда его поймали и отвели в гнусное стойло, где, казалось бы, ему и суждено было сгинуть навсегда.

Впрочем, это не значит, что перестройка была ошибкой. Плохо, что Горбачев не справился с исторической задачей. Не по нему оказалась шапка Мономаха. Но было бы гораздо хуже, если бы он эту задачу не поставил. Впрочем, он и не мог ее не поставить. Перестройка была движением истории, а не отдельной личности.

Но история осталась неудовлетворенной. В отличие от отдельных личностей, она своих целей не достигла. Вопрос исторического будущего России остается открытым, и поэтому новая перестройка в любой момент может снова всплыть в повестке дня. Возможно, нам осталось не так долго ждать ответа. Горбачев проделал путь от «так жить нельзя» до «крушения коммунизма» практически за шесть лет. Если принять во внимание предположения С. П. Капицы о сжатии исторического времени, сегодня это займет несколько меньше времени. «Ген развития» продолжает свою подрывную деятельность, угрожая стабильности системы. В любом случае предстоящие годы нам не сулят покоя. Россия входит в полосу турбулентности.

Очерк 25

Проект «Перестройка». Что это было?

Перестройка – второй в XX веке грандиозный русский проект после большевистской революции. Первый был реализован отверженными от власти русскими разночинцами. Второй – их выжившими во власти внуками. Между этими двумя революциями существует не познанная еще мистическая связь.

Французы утверждают, что революции пожирают своих детей. Через двадцать лет после Октябрьского переворота она сожгла в огне 1937 года «старых большевиков». Вместе с ними в сталинских лагерях погиб цвет породившей большевизм русской интеллигенции. Через двадцать лет после апрельского 1985 года Пленума ЦК она поджаривает на костре российского правосудия «новых олигархов» (дело ЮКОСа). Вместе с ними под гнетом экономического кризиса 2008–2009 годов сходит на нет советская интеллигенция.

Революция – всегда чей-то проект, чья-то выстраданная идея, чья-то мечта. Поэтому кроме объективных предпосылок, интересов и движущих сил, играющих, несомненно, главную роль, у нее есть еще спонсоры и вдохновители. Спонсором большевистского проекта была Германия, спонсором перестройки – Америка. А вот вдохновителем и в первом, и во втором случае была интеллигенция – сначала российская, потом советская.

Перестройка есть живое воплощение романтической мечты поколения 1960-х, реализованное прагматичными руками поколения 1970-х. Гегель написал, что каждый народ имеет то правительство, которое заслуживает. Продолжая эту мысль, можно сказать, что каждый народ заслуживает то правительство, о котором мечтает.

Этот очерк посвящается тем представителям российской интеллигенции, которые активно участвовали в перестройке и которым не нравится сегодняшняя Россия.

Об объективных предпосылках и движущих силах перестройки написано много, и нет смысла на этом подробно останавливаться. Зато ее духовные истоки просматриваются довольно смутно. Чаще всего в ней видят торжество либеральной идеи над коммунистической и связывают с влиянием Запада (освежающим либо разлагающим – в зависимости от вкусов и политической позиции). Однако у перестройки были свои собственные, причем очень глубокие, корни в русской почве.

Перестройка – сугубо русское явление, выросшее из русской духовной традиций. Если она и переломила ход отечественной истории, то только потому, что такой перелом был подготовлен всем предшествующим развитием русского общества. Перестройка есть часть коммунистической истории России в такой же степени, в какой коммунистическая история есть неотъемлемая часть всей русской истории. И если кому-то тектонический социальный сдвиг, произошедший в России в середине 80-х годов прошлого столетия, кажется исключительно результатом воздействия потусторонних – добрых или злых – сил, то это не более чем иллюзия, сопровождающая всякую революцию.

Когда на «линии истории» возникает более или менее значительная точка, кому-то кажется, что она делит историю на две части, кому-то, напротив, что она соединяет два исторических отрезка. Все зависит от угла зрения. «Деятели» революции делят мир на «до» и «после», а ее «созерцатели» сшивают разорванные революционерами миры. «Прорабы перестройки» были убежденными миссионерами, видевшими призвание в том, чтобы привить либеральное сознание тоталитарным язычникам. Но в действительности они сами были не более чем обращенными язычниками, которые наполнили либерализм своими варварскими мифами.

Мало кто возьмет на себя смелость определить, что такое «русская мечта». Гораздо проще сказать, что не было идеалом русского народа. Созидательный труд и служение никогда не возбуждали русскую фантазию. Два главных героя русского эпоса – Иванушка-дурачок и Илья Муромец. Добродетель первого – не труд, а удача. Добродетель второго – не доблесть, а удаль.

Иванушка не работает, а ест; не сеет, а жнет; не учится, а получше умников устроен. И сила чудесная ему в помощь дана не за что-то, а вопреки. Вопреки логике, вопреки справедливости, вопреки здравому смыслу. Одно в нем только хорошо – что искренен и незлобив в своей вере в «вечную халяву». Нормальный варварский идеал, не тронутый религиозным просвещением.

Муромец – сила стихийная, сила необузданная. Никто этой силой не управляет, появляется она ниоткуда, чтобы защитить Русь от врагов, и исчезает в никуда. Никому она не служит, кроме самой себя, а уж тем более – власти. Князь – что дитя малое, приходит на поклон к богатырю, когда совсем невмоготу становится. Спасительный образ народа, не познавшего пользу государственности, не ведающего радости службы государевой.

Таков был камень, а огранка оказалась и того чище. Православие и самодержавие, вместо того чтобы растворить нечеткие варварские образы, придали им законченную, твердую форму.

Христианизация Руси никогда не была закончена. Двоеверие, причудливое переплетение христианских и языческих традиций царило в России вплоть до пришествия коммунизма. Тяга к «халяве» и бесшабашной отваге так и не была вытеснена в душе народной христианскими добродетелями. Более того, православие, последовательное в своем радикализме относительно вопросов веры, добавило к этому многое и от себя.

Когда лишь молитва свята, то всякий труд греховен и всякое служение, кроме служения Господу, греховно. А если любой труд грешен, то зачем тогда вообще трудиться?

Власть в России испокон веков была колониальной. Родившись как славяно-греко-татарский гибрид, она всем была своя и всем была чужая. Неизвестно, насколько прав был Ф. Энгельс, сказав, что государство – сила, отделившаяся от общества и вставшая над ним, но трудно сыскать в мире лучшую иллюстрацию этой формулы, чем русская власть. Общество и государство в России всегда были врагами, не о служении шла речь, а о выживании. И только когда приходила война, а вместе с ней и настоящий враг, народ и власть становились едины.

Односторонних оценок в этом вопросе быть не может. Никто вообще не скажет, выжила бы Россия, русская культура, русская цивилизация, если бы не было православия с его безграничной, абсолютной верой и самодержавия с его безграничной, абсолютной жестокостью. Но в истории, как и в жизни, за все надо платить. Абсолютизм русской религиозной и светской власти не пошел на пользу народному духу, не лучшим образом сказался на народных идеалах. В своих мечтах русский народ надолго остался ребенком, добрым и злым, мудрым и наивным одновременно. Суровые, иногда бесчеловечные условия жизни русского народа компенсировались его духовной инфантильностью, избалованностью, неустроенностью. Мечтой русского человека надолго, на века осталась мечта варвара, воина и завоевателя, ищущего землю, где в кисельных берегах текут молочные реки.

С петровских времен, вздыбивших Россию, наивные представления русского