– Ух ты, – сказала я. – Это же ты.

– Вовсе нет, – сказал он, а сам мне улыбнулся.

Потом говорили что-то о филиалах Корпорации.

Томас сказал:

– Вот сейчас.

И тут дикторша произнесла:

– Сегодня утром состоялось слушание дела Гермеса Олимпуса. Против него выдвинул обвинение в обмане Ойой Грыыхоруу.

И показали зал суда.

– Это в Вашингтоне, – пояснил Томас.

Суд был, разумеется, не обычный, а наш, Корпорационный. Поэтому на стене висел флаг Корпорации – квадрат в серебряных хаотичных линиях. Под флагом за столом дремал судья, положив голову на подушку. Были весы, небольшие. С табличками, которые сейчас показали крупным планом: на одной чаше – табличка «Грыыхоруу», на другой – «Гермес».

– Зачем это? – спросила я Томаса.

– Каждый из судящихся, говоря одно оправдание в свою пользу, кладет камешек на свою чашу, – объяснил он. – Чья чаша перевесит, тот и победил.

– Ну, тогда у Грыыхоруу нет шансов. Гермес всегда его переговорит. Он ловко юлить умеет.

Томас только усмехнулся.

Показывали то Гермеса, то Грыыхоруу. Они высказывались. У Гермеса на губах играла снисходительная улыбка. Грыыхоруу был смущен и долго подыскивал слова, видимо стараясь быть еще более правдивым, чем обычно, что было совсем излишне.

А потом опять крупно показали весы. Они были неподвижны и показывали равновесие, несмотря на то, что на чашке Грыыхоруу было всего три камешка, а чашка Гермеса была наполнена с горой. Гермес подошел и положил, видимо, последний камень-аргумент в свою пользу.

И тут весы качнулись. И стала перетягивать чашка Грыыхоруу!

– Как это? – не поверила я своим глазам. – Там же… больше!

– Эти весы сама Фемида настраивала. Они взвешивают только абсолютно правдивые аргументы. Остальные для них легче пуха.

Судья в этот момент от звяканья Грыыхоруувской чашки о стол проснулся, вскочил, взглянул на чашку и объявил:

– Гермес Олимпус проиграл. Он приговаривается демонстрировать Грыыхоруу работу сандалий до тех пор, пока тот не поймет принцип их работы.

И стукнул молотком – звука не было, потому что он попал сначала по подушке. Но он ничуть не смутился, а стукнул еще раз, да со смаком, так, что зазвенели стекла в зале суда, а со стола полетели на пол папки.

Репортаж закончился.

– Не повезло Гермесу, – сказала я.

– Да, – пожал плечами Томас.

– Нужны Грыыхоруу эти сандалии…

– Ему нужна справедливость, – сказал Томас, а потом взял пульт, приглушил звук и произнес нерешительно: – А ты не хотела бы пообедать со мной? Я как раз собирался… Тут есть отличный итальянский ресторан неподалеку, «Мама Кьяра» называется. Не была?

– Не-а…

– Я там часто обедаю…

Но я не сразу ответила, потому что думала о своем.

– Значит, – сказала я, – у всех предсказания сбылись?

– Похоже на то, – сказал Томас.

– А у тебя? – настороженно спросила я.

Он на миг замешкался, словно вспоминая, потом сказал:

– А, про первую любовь?

– Да, – кивнула я.

– Пока нет, – он рассмеялся. – Но, думаю, сбудется.

– Да? Прекрасно, – буркнула я, подняла с диванной ручки чашку с растаявшим до молока мороженым и пошла на кухню.

Агент-сосед увязался за мной.

– Ну так?.. Пойдем обедать?

Я чуть было не сказала: «Почему бы тебе не дождаться визита твоей библиотекарши и с ней и пообедать?» – но промолчала. Что толку выяснять отношения, когда и так ясно – он без ума от другой?

– Это… дружеский обед? – спросила я.

– Нет, – сказал Томас.

– Что?

– Это свидание.

Так он… для меня, что ли, так вырядился?

– Я пять минут, – сказала я. (Да ну их, эти предсказания!)

Он кивнул.

Я юркнула в спальню и молниеносно закрыла дверь, чтобы Томас не успел увидеть, что находится в комнате.

Я и правда оделась за пять минут. Ну, почти. Потом я решила, что в белой блузке выгляжу скучно. Потом – что желтая не сочетается с джинсами. А потом – что джинсы слишком обтягивают бедра… А чтобы достать каждую из этих одежек, мне приходилось прорываться сквозь пальмовые листья и биться головой о кокосы и ананасы.

– Кхм, – раздался за дверью голос Томаса, когда я натягивала клетчатые широкие штаны. – Я не настаиваю на бальном наряде…

– Сейчас, пять секунд, – отозвалась я.

Пять секунд продлились еще минуту. Ну ладно, десять минут.

В общем, через полчаса мы спускались по лестнице. И на мне было мое лучшее платье – розовое в белые мелкие цветы. Оно подчеркивало талию и подходило к моим любимым, белым с бантиками, туфлям.

Когда мы проходили мимо почтовых ящиков, я увидела, что из моего торчит белый уголок. Я достала из клатча ключи, открыла ящик. Там были открытка и пухлый конверт. Открытка была рождественская. На обороте были зачеркнуты чьи-то поздравления с рождеством, а ниже накарябано крупно всего три слова: «Спасибо за фрукты». И подпись: «Зевс».

– Зевс? – я недоумевала.

– Я послал ему фрукты с нашей пальмы. От твоего имени, – сказал Томас.

Ну ладно. Пусть хрумкает, мне не жалко.

Затем я приступила к конверту. В нем было одно фото и стопка сложенных вчетверо листков. На фото был беленый домик на берегу океана, с пальмами и цветущими кустами. С обратной стороны было написано: «Спасибо, Алисия. Он твой. С любовью, Селия».

Селия? С любовью?

Я развернула бумаги. Какие-то документы, и что это написано наверху?

– Хм, – сказал Томас. – Дарственная.

Он взял из моих рук бумаги, пролистал.

– Поздравляю, – сказал с улыбкой.

– Что? – всполошилась я.

Знаете, юридические бумаги и документы редко сулят что-то хорошее.

– Селия подарила тебе дом.

Я с удивлением перевернула фото:

– Вот этот? Дом у океана? – кажется, мой голос дал петуха от радости.

Томас вчитывался в документ:

– Да. Дом во Флориде. Это часть владений Селии…

Я заглянула в напечатанный мелким шрифтом текст:

– «Так называемый амбар для инвентаря»… Ну и что…

– Конечно, – сказал Томас. – У него и окна как у жилья. Думаю, раньше это был дом садовника или что-то в этом роде.

– Но – за что? Почему она ни с того ни с сего дарит мне его?