– Так это ж какие деньги… я говорил… общак… – хрипло и с придыханием цедил Чумаков, совершенно раздавленный информацией бывшего генерала госбезопасности. И это уже – не туфта!

– А я тебе твои же слова и напомню: не должно деньгам мертвым грузом лежать, когда без них живое дело стопорится. Так? Молчишь, значит, будем считать, согласен. Договорились, Паша. А счетец я тебе, как обещал, завтра же продиктую, не забуду. Ну так как, до скорого, Паша? Давай, не болей, нам с тобой, возможно, еще очень большие дела предстоят. А ребята мои уже выехали, ты их встреть там, Паша, не надо, понимаешь, лишних, как говорится, эксцессов. Увезут они твою девку в клинику, тебе же и лучше – ни сном ни духом.

Отключив телефон, генерал снова взглянул на Володю, и тот показал ему большой палец. То-то! Так и надо с ними со всеми!

– Давай, Володя, выезжай. Возьмите «мерседес» и валите втроем. Веня четвертый – вам выше крыши! Думаю, Павел пришел в себя. И выхода у него никакого нет. Но если вдруг заартачится по какой-нибудь причине, разрешаю прямо от моего имени так и сказать: мол, генерал просил в случае затруднений напомнить, что в камере не станут интересоваться, марал он девку или нет, а сразу самого «петухом» заделают. Он поймет, о чем речь… Да, а по поводу того Криворучко, что милиция нынче загребла, скажи Паше, пусть сам и расхлебывает. А мы посмотрим, как это у него получится… Чтоб в следующий раз вел себя предусмотрительно, не забывался, и вообще… – Коновалов махнул рукой, отпуская Володю, и тот легко понял смысл этого генеральского «вообще».

И это важное, можно сказать, оперативное задание Андрея Васильевича спасло неожиданно Александра Борисовича Турецкого от крупных неприятностей. Во всяком случае, на сегодняшний день. Поскольку Харин не получил дальнейших указаний, а на свой страх и риск больше действовать не решился, Саша спокойно доехал до «Чеховской», где его благополучно встретил Коля Саватеев…

…Сиротин пока не решил до конца, как ему вести себя в создавшейся ситуации. С одной стороны – была Команда, именно так, с большой буквы. В которой он, хоть и немалая величина, все же считался пешкой. С другой – он видел опытным глазом профессионала, подкрадывался тот самый п…, который имел обычай подкрадываться, если судить по народной молве, как правило, незаметно. И уже тут перед ним вставал кардинальный вопрос, точнее, дилемма: надо и невинность соблюсти, и капитал приобрести. Но как?

Нормальный человек давно бы сдвинулся по фазе, но люди, как о них в шутку говаривали коллеги, большой физической силы ума не могли себе позволить принимать уклончивые решения. Или – или. Так кто же в конце концов: Команда или этот сукин сын из Генпрокуратуры? Спроси он сейчас о том Алину, та, не задумываясь, ответила бы: конечно, сукин сын. Он такой сукин сын, что, ей-богу… и так далее. Но она баба. Дальше собственной конкретной задачи мыслить не может. Или собственного желания…

Сиротину нужен был толчок, притом довольно жесткий. Эти бульдоги, вроде Турецкого, уже не отстанут. Начали копать, как говорили в старину, до воды докопаются обязательно. Иначе чего было начинать! На Зверева теперь рассчитывать нельзя: продаст, едва почует, что начинает припекать задницу. А впрочем, он и там у себя, в Германии, когда отваливал, спасая счет в банке, пару «мерседесов» и так называемое собственное реноме, тоже вел себя как порядочная шлюха: всех заложил, кого мог. Точнее, на кого указали ему пальцем. Оттого и смог выплыть. Но Зверев никогда не был фигурой. Не брал раньше в голову Сиротин, а теперь вот пришлось задуматься. И получалось все таким образом, что в любом случае старшим в данном раскладе выходил Марк Михайлович. Козырной он туз или только валет, никто сказать не мог, но ходил явно в козырях.

Знал, с кем имеет дело Сиротин. Особо знакомством не бравировал, однако и в мальчиках себя не чувствовал. Разговаривали, когда случалось, уважительно, на «вы». Правда, не получал от Кострова Сиротин лаковых приглашений в письменном виде: мол, прошу пожаловать… и далее в том же духе, которые иногда доставлял нарочный для директора библиотеки. Зато мог твердо сказать Сиротин, почему нашли пистолет Калошина, покойного начальника вневедомственной охраны, со следами пальцев хозяина, но в таком положении, в котором он никак оказаться после самоубийства не мог. Элементарный зевок следователя, а ведь можно было такую партию разыграть!

Сиротин лично тогда выехал на место по просьбе Зверева. И вместе со следователем, который теперь сидит внизу, в компании себе подобных, и разбирается с бумажками, в которых ничего стоящего нет, вошел в квартиру Калошина. Все чин по чину: покойник – на месте, у ног «макаров», на котором должны были остаться следы пальцев самоубийцы. Но одну деталь сразу увидел военный человек Сиротин: пистолет стоял на предохранителе! Это, значит, как же? Калошин пустил себе пулю в висок, снова поставил оружие на предохранитель и только потом бросил на пол? Здорово! Даже полный идиот понял бы, что убийца шлепнул хозяина пистолета, вложил оружие ему в руку, но, боясь случайного выстрела – ведь еще теплые пальцы должны лежать и на рукояти, и желательно на спусковом крючке, – на всякий случай поставил машинку на предохранитель. А потом просто забыл снять.

Очень аккуратно, почти носом разглядывая лежащее на полу оружие, сумел-таки Сиротин незаметно для остальных, искавших следы на подоконнике, на кухне, на замке выходных дверей, перевести пистолет в боевое положение. Конечно, скорее всего, этого делать не следовало, но тогда полетела бы, к черту, генеральская версия о самоубийстве начальника охраны. А куда бы привела эта ниточка «следаков», одному Богу известно.

Конечно, не стал бы Марк Михайлович заниматься подобным киллерством, ему это и не надо. Но он точно имел какое-то отношение к делу Калошина. Потому что на следующий день Сиротин, докладывая Звереву о результатах расследования, не преминул вставить и данный эпизод, а также сообщить и о своей роли в нем. Зверев растерянно качал головой, однако не возмущался поступком Сиротина, а когда кадровик вышел, услышал в приемной команду директора: «Немедленно соедините меня с Костровым!» О чем там у них шел разговор, Сиротин узнать просто не успел: пока дошел до своего кабинета, то да се, но на следующий день Зверев вызвал кадровика к себе и скромно, как бы между прочим, вручил ему конверт. В нем была тысяча долларов. От себя директор никогда бы такого подарка не сделал, скорее, удавился бы от жадности. Значит? А то и значит, что «легкая операция» Сиротина кем-то была оценена по-достоинству.

Калошину– то теперь уже все равно, а тысяча баксов -деньги вполне приличные.

Поразмышляв еще немного, Сиротин принял наконец радикальное для себя решение, снял трубку и набрал телефонный номер Кострова. Откликнулся милый голос, вероятно, секретарши. Сиротин объяснил, кто он и откуда. После недолгой паузы он услышал энергичный, резкий голос Марка Михайловича:

– Костров слушает, день добрый, Алексей Андреевич, чем обязан?

«Вишь ты, имя-отчество помнит…»

– Короткий разговор имею, Марк Михайлович, – неторопливо, нарочно задавая такой темп беседе, начал Сиротин. – Некоторые сомнения появились…