говорит, будто после удара по голове я чуточку повредился в рассудке; на самом деле все наоборот — тот удар открыл мне глаза, позволив узреть истину. Мой наследный враг часто в одиночку гуляет по пустошам, влекомый — пусть он сам того не осознает — древними побуждениями. Во время одной из таких прогулок наши пути обязательно пересекутся. И когда это произойдет, его гнусная шея хрустнет в моих руках — так же, как, будучи Ариарой, я ломал шеи нечистым порождениям ночи… давно, очень давно…

А потом пускай они хватают меня — и пускай уже мою шею сворачивает веревочная петля, если они пожелают. В отличие от моих друзей, я прозрел. И перед лицом древнейшего арийского бога я сохраню верность своему племени. И что за дело мне до суда слепцов?

Перевод М. Семеновой

Темный человек

Ибо то была ночь обнаженных клинков

И давящей громады заморских полков,

Что вздымалась над нами в дыму и огнях,

А затем, пошатнувшись, рассыпалась в прах.

Гилберт Кийт Честертон

Резкий ветер мчал над землей снег. У каменистого берега ревел прибой, в открытом море со стонущим шумом катились длинные свинцовые волны. Над побережьем Коннахта неуверенно занимался серый рассвет. Вдоль полосы прибоя устало тащился рыбак — человек грубого и сурового вида, вполне под стать своей родной земле. Его обувь составляли полосы выделанной кожи, которыми были обмотаны ступни, а довольно скудная одежда была сшита из оленьей шкуры. Он шел и шел вдоль берега и казался нечувствительным к холоду и кусачему ветру, словно мохнатый зверь, которого он так напоминал внешне. Потом он остановился. В пелене летящего снега и морского тумана обозначился силуэт еще одного человека. У края воды стоял Турлог по прозвищу Дуб, то есть Черный.

Он был почти на голову выше коренастого рыбака и обладал осанкой воина. Когда видишь подобного человека, взгляд поневоле задерживается на нем! В Турлоге было полных шесть футов и один дюйм росту, он казался худощавым и стройным, но лишь по первому впечатлению. В нем попросту не было ничего лишнего. Широченные плечи, выпуклая грудь… сила быка, помноженная на быстроту и гибкость пантеры. И каждое, даже самое незначительное движение являло величайшую слаженность всего тела, готового сработать со стремительной точностью стального капкана, — черта, присущая несравненным бойцам. Вот каков был Турлог Дуб, Черный Турлог из клана О’Брайена.

Он вправду был черноволос, да еще и темен лицом. Из-под густых бровей поблескивали глаза, горевшие вулканическим синим огнем. Чисто выбритое лицо несло печать угрюмой суровости, присущей скалистым горам и полуночному океану. Как и рыбак, Турлог был плотью от плоти этого неласкового западного края.

На голове у него сидел шлем, самый простой, без забрала, гребня или приметного символа. От шеи до середины бедра его тело прикрывала плотно прилегающая вороненая кольчуга. Килт, надетый под броню, доходил до колен — тусклая буроватая ткань, ничем не украшенная. Ноги воина обвивала прочная кожа, вполне способная, если придется, отвести скользящий удар клинка. Потасканные сапоги, что называется, видали виды.

На широком ремне, опоясывавшем поджарое тело, висел длинный прямой кинжал в кожаных ножнах. На левой руке Турлога висел небольшой щит — деревянный, обтянутый кожей. Эта кожа, и без того мало уступавшая по прочности железу, была еще усилена стальной полосой, а посередине торчал короткий тяжелый шип. А на правом запястье висел боевой топор, и он-то в самую первую очередь приковал к себе внимание рыбака. Это оружие, снабженное трехфутовой рукоятью, было очень изящных пропорций и линий и выглядело даже чуть легковатым — особенно по сравнению с огромными секирами северян, с которыми рыбак его сразу же мысленно сопоставил. Впрочем, ему было известно, что всего лишь три года назад именно такие топоры нанесли северным ордам сокрушительное и кровавое поражение, навсегда положив конец засилью пришельцев из-за моря.

Тут надо заметить, что топор был в своем роде личностью, точно так же, как и его владелец. Однолезвийный, он был снабжен двумя недлинными трехгранными шипами — на обухе и на вершине. И, подобно самому Турлогу, в действии топор оказывался разрушительнее и грознее, чем с виду. Выверенные линии рукояти и лезвия говорили о том, что это было оружие для опытной руки — стремительное и смертоносное, как кобра. Стальная головка топора была великолепной ирландской работы, лучше которой на ту пору не нашлось бы во всем мире. А рукоять, вырезанная из сердцевины столетнего дуба, особым образом укрепленная над огнем и усиленная сталью, была прочней кованого железа.

— Ты кто? — с некоторой бесцеремонностью уроженца Запада спросил рыбак.

— А ты кто такой, чтобы спрашивать? — прозвучало в ответ.

Взгляд рыбака обратился к единственному украшению воина — тяжелому золотому браслету на левой руке.

— Гладко выбрит и коротко стрижен, как принято у норманнов… — принялся он рассуждать. — Да еще и темноволосый. Стало быть, ты Турлог, которого объявили вне закона в клане О’Брайен. Далековато забрел, как я погляжу! Помнится, тебя видели в холмах Виклоу, где ты без разбору нападал и на людей О’Рейлли, и на солодовников…

— Может, я и вне закона, но есть-то хочется, — проворчал далькассиец.

Рыбак передернул плечами. Тяжек путь одиночки! Тогда, во дни кланов, человек, изгнанный собственной родней, становился отверженным хуже какого-нибудь сына Ишмаэля. Любой мог безнаказанно поднять на него руку. И рыбак был премного наслышан о похождениях Турлога Дуба — человека странного, невыносимого и озлобленного, жуткого в схватке и блистательного в боевых замыслах… и подверженного внезапным приступам странного безумия, которое резко выделяло его среди обычных людей — даже в ту бешеную эпоху и даже в тех не слишком кротких местах.

— Кусачая сегодня погодка, — сказал рыбак, только чтобы не молчать.

Турлог окинул взглядом его нечесаную бороду и всклокоченные патлы, после чего спросил:

— У тебя есть лодка?

Тот кивнул в сторону небольшой укромной бухты, где, не опасаясь бури, стояло на якоре легкое суденышко. Его обводы говорили о труде и искусстве сотен поколений людей, живших лишь морем и тем, что удавалось добыть из него в нелегкой борьбе.

— Лодчонка выглядит не особенно мореходной, — проговорил Турлог.

— Чего-чего? Не особенно мореходной? Если ты вправду родился и