Холстен медленно кивнул.

– Да… да, наверное, стоит.

– А когда это все было сделано – после того, как я заставил специалистов из груза работать до смерти, Мейсон! До смерти от старости! После того, как я взял их потомков и обеспечил им обучение и вырастил их на своем видении – вырастил их на нем! – и затем подготовил нас защищаться от оружия спутника и его атак – почему бы мне было не вернуться к устройству для перезагрузки и не попытаться привести его в рабочее состояние? Думаешь, все это получилось бы без меня? Ты понимаешь, насколько важно иметь единое видение? Это не то, что можно было бы поручить какому-то комитету – это выживание человечества. А я стар, Мейсон. Я никого не нагружал работой так, как себя – и я на грани полного отказа: вся медицина, которая у нас имеется, задействована для того, чтобы поддержать работу моих органов, а дело до сих пор не закончено, не сделано. Мне надо довести его до конца. Я намерен загрузить себя в машину, Мейсон. Только так я смогу быть уверен.

– Ты хочешь стать бессмертным.

Холстен хотел, чтобы это было обвинением, но получилось нечто иное – нечто с нотками уважения.

Послышалось жуткое перханье, и на секунду Холстену показалось, что Гюин уже умирает. Но нет: он смеялся.

– Ты решил, что дело в этом? Мейсон, я умираю. Загрузчику этого не изменить. Тот «я», в котором я живу, умрет. И очень скоро – еще до того, как мы снова увидим зеленую планету. Я даже не могу вернуться в стазис. Мне после камеры не проснуться. Но теперь, когда загрузчик заработал, я смогу сохранить копию самого себя и проследить, чтобы все получилось. Я не какой-то безумный диктатор, Холстен. Я не псих с манией величия. Мне было поручено провести человечество к его новому дому. Важнее этого нет ничего. Ни моя жизнь, ни твоя не важны.

Холстен расстроенно отметил, что стрелка в его собственном моральном компасе крутится вокруг своей оси.

– Лейн считает, что если ты попытаешься это сделать, то испортишь системы «Гилли». Она говорит, что копии твоих подопытных уже устраивают в программах кашу.

– Я – мой собственный подопытный, – рыкнул Гюин. – Все, что есть в системах, – это мои отпечатки. Но ни один из них не получился. Никто из них не был мной, не был в достаточной мере мной. Но тот жалкий вклад, который мне удалось выжать из тебя до того, как ты отправился куролесить, принес свои результаты. Может, в этом есть ирония. Все готово. Я могу завершить загрузку, и не страшно, если я умру. И не важно, когда я умру. А что до Лейн, то Вайтес не думает, что это испортит компьютер. Вайтес хочет, чтобы я это сделал.

Для Холстена эта фраза в перечень успокаивающих не входила.

– Лейн уверена, что это было бы плохо.

– Лейн не знает. Лейн мыслит мелко. Ей не хватает преданности делу. – Гюин нахмурился, и его лицо смялось, словно обрывок бумаги. – Только я могу заглянуть достаточно далеко, чтобы нас спасти, Мейсон. Вот почему выбрали именно меня.

Холстен уставился на него. Телохранители стояли чуть дальше, и ему пришло в голову, что можно было бы просто броситься на этого дряхлого старикашку и начать вырывать из его тела все системы, пока природа не возьмет свое. А еще он понял, что не имеет намерения это делать.

– А если я тебе не нужен, зачем ты приказал меня притащить назад?

Гюин сделал несколько неуверенных, механических шагов – и был остановлен поводком жизнеобеспечения.

– Ты же наш блестящий историк, верно? Ну вот, теперь ты приступаешь ко второй части своей работы, Мейсон. Ты начинаешь писать истории. Когда они станут друг другу рассказывать, как мы начали жить в том зеленом мире, на другой Земле, пусть рассказ будет правильный. Так что запиши все правильно. Расскажи им, что мы сделали, Мейсон. Запиши это. То, что мы здесь делаем, творит будущее, единственное возможное будущее, которое позволит нашему виду выжить.

Города-государства пауков имеют разнообразные горнодобывающие концерны, но сами они не копают. Для этого у них есть насекомые: это одна из тех работ, которые более естественны для муравьиных колоний, что используются пауками для множества различных дел. Веками ресурсов хватало на всех: технологии пауков мало использовали металлы, а гораздо более важные для них органические соединения производятся на основе обычных строительных блоков самой жизни.

С этого все начинается.

Одна из муравьиных колоний Семи Деревьев продвигается глубже по переходам на некотором расстоянии от самого города. Колония раскинулась вокруг них: шахты – это ее дом, а рытье ее детей – всего лишь модифицированная форма прокладки туннелей, с помощью которых они расширяли бы свое жилище. Конечно, немалая часть колонии углубляется в сплошной камень, и муравьи используют современные технологии, чтобы справиться с этим материалом. На челюстях у них закреплены металлические кирки, а кислоты и другие вещества помогают сделать камень податливым. Колония самостоятельно планирует выработки, включая водоотвод и вентиляцию, чтобы обеспечить сотням слепых шахтеров хорошие условия для работы.

Этот конкретный муравей ищет в камне новые медные жилы. Металлическая руда оставляет следы, которые могут обнаружить его чуткие усики, и он терпеливо грызет породу именно там, где эти следы ощущаются сильнее всего, дюйм за дюймом приближаясь к следующей залежи.

На этот раз он неожиданно проникает в другой туннель.

Мгновение он пребывает в озадаченной нерешительности, застыв на пороге и пытаясь переработать новую и неожиданную информацию. Затем обоняние и осязание создают достаточно точную картину того, что его окружает. Сведения ясны: здесь недавно побывали другие муравьи – муравьи из незнакомой колонии. При отсутствии особого программирования незнакомые колонии считаются вражескими. Муравей моментально поднимает тревогу, а потом идет дальше на разведку. Достаточно скоро он встречает шахтеров чужой колонии и, оказавшись в меньшинстве, погибает. Это не имеет значения: его братья идут следом за ним, вызванные сигналом тревоги. В тесноте начинается яростная битва: обе стороны не знают жалости. Ни одна из колоний не получала от своих хозяев-пауков приказа пересечь некую конкретную линию, какой бы зыбкой она ни была, но природа берет свое.

Вторая колония, в буквальном смысле подкопавшаяся под разработки Семи Деревьев, направлена Большим Гнездом на поиски новых источников меди. Вскоре после этого вековые дипломатические отношения начинают рушиться.

С момента установления контакта с Посланником потребности в металлах стали расти экспоненциально: это вызвано стараниями угнаться за сложными чертежами, которые входят в Божественный План. Те города, которые, подобно Большому Гнезду, с жаром рвутся воплощать в жизнь Божественные устройства, вынуждены постоянно двигаться вперед. Добыча не успеет за спросом, если новые шахты не будут открыты… или захвачены.

В результате этого соперничающие стороны все чаще спорят из-за разработок. Где-то караваны с добычей не добираются до своего места назначения. В некоторых случаях целые добывающие колонии истребляются, изгоняются или совращаются. В проигрыше оказываются относительно небольшие города – и все они не слишком ярые сторонники послания. Начинается целая буря переговоров в обстановке неуверенности относительно того, что на самом деле случилось. Открытые конфликты между городами пауков – дело почти неслыханное, так как все города связаны со своими соседями сотнями уз. Борьба за превосходство имеет место, но до сих пор в их истории было так: всегда находилось нечто, над чем можно установить превосходство. Возможно, это связано с нановирусом, который по-прежнему стремится к единству среди всех тех, кто носит эту конкретную каинову печать. А возможно, потомки Portia labiata выработали философию, согласно которой открытый силовой конфликт нежелателен.