мой стук, но смотрел волком. Я взглянул на все еще кровоточащую рану.

— Позволите осмотреть рану? — спросил я у Джудит Хейнс, которая сидела на единственном стуле, держа на коленях своих коккер-спаниелей. В брюках и малице она походила на рыжую эскимоску.

— Нет, — ответила она с ослепительной улыбкой, на минуту потеряв обычную свою агрессивность.

— Может образоваться рубец, — возразил я, хотя меня совершенно не трогало, образуется он или нет.

— Вот как! — Нетрудно догадаться, что Страйкер очень заботился о своей наружности. Закрыв дверь, я обработал рану, наложил на нее вяжущий состав и наклеил пластырь.

— Послушайте, я вам не капитан Имри. За что вы так отделали мальчишку?

Так и убить недолго.

— Вы же слышали, на то были личные причины. Ни то, что я оказал ему помощь, ни скрытая лесть не смягчили этого грубияна.

— Ваш докторский диплом не дает вам права задавать лишние вопросы.

— Этот сопляк получил то, что заработал, — произнесла Джудит Хейнс не более дружелюбно, чем ее муж. То, что она сказала, мне было интересно услышать по двум причинам. Во-первых, всем было известно, что супруга своего она не переносит, чего в данном случае не наблюдалось. Во-вторых, свойственная ей, в отличие от Страйкера, откровенность могла простить многое.

— Откуда вам это известно, мисс Хейнс? Вас в кают-компании не было.

— А что я там забыла? Я...

— Дорогая! — предостерегающе произнес Страйкер.

— Не доверяете собственной жене? Опасаетесь, как бы она не проговорилась? — сказал я и, не обращая внимания на его сжатые кулаки, обратился к Джудит Хейнс:

— А известно ли вам, что в кают-компании сидит молоденькая девочка и заливается слезами, жалея мальчишку, избитого вот этим громилой? Или вас это не трогает?

— Если вы имеете в виду эту сучку, так ей и надо.

— Дорогая! — настойчиво повторил Страйкер. В изумлении взглянув на Джудит, я понял, что она не шутила. Губы ее скривились, превратившись в одну сплошную линию, зеленые глаза налились ядом. Я убедился, что слухи о гнусности этой женщины отнюдь не беспочвенны.

— Эту безобидную девочку вы называете сучкой? — произнес я, паузами выделяя каждое слово.

— Потаскушка! Сука! Дрянь подзаборная...

— Прекрати! — вскричал Страйкер, в голосе его слышалась тревога. Я понял: лишь отчаяние могло заставить этого человека повысить на жену голос.

— Вот именно, прекратите! — поддержал я Страйкера. — Не знаю, почему вы так говорите, черт возьми, мисс Хейнс, но больше чем уверен, вы и сами этого не знаете. Подозреваю одно: вы больны.

Я повернулся, чтобы уйти, но Майкл загородил мне дорогу. Лицо его побледнело.

— Никто не смеет разговаривать с моей женой таким тоном, — произнес он, почти не разжимая губ.

— Я оскорбил вашу жену? — спросил я, почувствовав внезапное отвращение к этой чете.

— Непростительно.

— Следовательно, оскорбил и вас?

— Вы уловили суть дела, Марлоу.

— И всякий, кто оскорбляет вас, получает то, что заслужил. Так вы сказали капитану Имри?

— Именно так я и сказал.

— Понятно.

— Я был уверен, что вы поймете. — Он все еще загораживал мне дорогу.

— А если я попрошу прощения?

— Прощения? — холодно усмехнулся Страйкер. — Ну-ка попробуйте.

Повернувшись к Джудит Хейнс, я произнес:

— Не знаю, почему вы так говорите, черт возьми, мисс Хейнс, но больше чем уверен, вы и сами этого не знаете. Подозреваю одно: вы больны.

Лицо Джудит вытянулось, став похожим на лицо мертвеца. Я повернулся к ее мужу. Красивое лицо его исказилось, челюсть отвисла, кровь отхлынула от щек. Отпихнув его в сторону, я подошел к двери и остановился.

— Не беспокойтесь, бедняжка. Никому этого не скажу, проговорил я. Врачи умеют хранить тайны.

Я вышел на верхнюю палубу, не успев отделаться от ощущения, что прикоснулся, к чему-то гадкому. Снег валил не так густо; перегнувшись через левый, наветренный, борт, я увидел, что один мыс примерно в полумиле от нас, а другой появился по левому борту. Капп Кольтхофф и Капп Мальмгрен. Я помнил: залив Эвьебукта придется пройти в северо-восточном направлении.

Скалы здесь не столь высоки, но под их прикрытием волнение ослабло. До места назначения оставалось меньше трех миль.

Я поднял глаза. На обоих крыльях мостика собралось множество народа.

Рядом я заметил фигурку, забившуюся в угол мостика. Это была Мэри Дарлинг.

Подойдя к девушке, я обнял ее за плечи и увидел красные глаза, залитые слезами щеки, наполовину скрытые под огромными очками.

— Милая Мэри, что вы тут делаете? — спросил я. — Тут такой холод.

Войдите в рубку или спуститесь в каюту.

— Мне хотелось остаться одной, — с жалкой улыбкой и рыданием в голосе ответила девушка. — А мистер Гилберт все пытался напоить меня... и я... — ее передернуло от отвращения.

— Один молодой человек желает вас видеть, и немедленно, — объявил я.

— Ему... — улыбка исчезла с ее лица, — ему придется лечь в больницу?

— После обеда он поднимется с постели. А сейчас, мне кажется, он хочет подержать вашу руку в своей.

— Ах, доктор Марлоу! Хороший вы человек, правда, хороший.

— Ну, исчезайте!

Теперь девушка улыбнулась почти счастливой улыбкой и исчезла. Я и сам отчасти был такого же мнения о себе. Тем лучше. Тем меньше будет на борту убитых, больных и искалеченных. Я был рад тому, что не пришлось задавать маленькой Мэри обидных вопросов. Если она хоть в какой-то мере способна на то, в чем ее обвиняла Джудит Хейнс, то место ей не среди помрежей, а среди самых известных и богатых киноактрис современности. Хорошо, что я не стал выяснять, что произошло между нею и Алленом с одной стороны и четой Страйкеров — с другой.

Я задержался на мостике еще несколько минут, наблюдая, как матросы снимают найтовы, крепящие палубный груз, скатывают брезент и закрепляют стропы. Двое моряков готовили переднюю грузовую стрелу и прогревали лебедку.

По-видимому, капитан Имри решил не терять времени даром, с тем чтобы после разгрузки поскорее убраться восвояси. Я направился в кают-компанию.

Единственным пассажиром в ней был Лонни. Однако одиноким он себя не чувствовал, сжимая в руке бутылку «Хайна». Когда я сел рядом, он поставил ее на стол.

— Утешали страждущих? Уж очень у вас вид озабоченный, дорогой мой. Постучав по бутылке, прибавил:

— Забудем тяготы земной юдоли...

— Это бутылка из буфетной, Лонни.

— Дары природы принадлежат всему человечеству. Наперсточек?

— Разве только за то, чтобы вы перестали пить. Хочу перед вами извиниться, Лонни. Я по поводу нашей очаровательной кинозвезды. Думаю, всей доброты, какая есть на свете, не хватит, чтобы смягчить. ее черствое сердце.

— Семя падет на бесплодную почву?

— Пожалуй, да.

— Покаяние и спасение чужды нашей прекрасной Джудит?

— Ничего не могу сказать по этому поводу. Знаю лишь