– Так вы примете заявление или нет?

Девушка с двумя звездочками на серых погонах не отвечает, смотрит с неприязнью. Мы с Александром Павловичем стоим перед деревянным барьером, над которым громоздится грубо сваренная решетка, а за ней установлено толстое стекло. К решетке прикручена вывеска «Дежурная часть».

– Так вы примете?! – Александру Павловичу приходится наклоняться, чтобы кричать в щель между барьером и стеклом…

В полицейском отделении невыносимо душно, висит тяжкий запах – то ли пота, то ли старого линолеума. Мы вымокли по дороге сюда – попали под грозу и ливень, и от этого духота еще противнее. Александр Павлович снимает куртку и остается в обтягивающей футболке, изрисованной скелетами и черепами. К запаху полицейского участка примешивается сладкая вонь его дезодоранта. Руки Александра Павловича густо покрыты татуировками – черными и цветными. Знаю, что в хосписе его прозвали Сашей-Пашей. Прозвище ему подходит. Этот некрасивый пожилой человек нелеп и неприятен в своих потугах выглядеть юнцом… Но сегодня я сам увязался за ним, когда он собрался в полицию, чтобы заявить на Зорина.

– Примите заявление! Избит человек! – кричу уже я, пытаясь поймать отсутствующий взгляд девушки-лейтенанта.

– Это наша сотрудница, медсестра хосписа! Избита прямо во время работы! – подхватывает Александр Павлович.

– И где она? – В глазах дежурной впервые мелькает подобие интереса, но не из-за происшествия в хосписе, а потому, что она начинает разглядывать Александра Павловича – его инфернальную футболку, его серьги и расписные руки.

– Где она?.. Там, на работе. – Александр Павлович неопределенно показывает себе за спину.

– Ходит? В сознании?

– Ну… Да…

– Тогда заявление должна сделать сама потерпевшая. Либо ее законный представитель. Побои сняли?

– Да. Вот! – я показываю дежурной телефон с фотографией Вероники. – Только тут смазано, она отворачивалась…

– Да нет, не то! – В голосе дежурной наконец появляется человеческая эмоция – усталая досада. – Побои надо снять в поликлинике, принести справку…

– Я все видел! Я свидетель! – Александр Павлович кричит в щель, прижавшись лицом к решетке.

– Ваша фамилия? – неожиданно резко спрашивает дежурная.

– Моя?.. Антипов…

– Потерпевшей кем приходитесь?

– Я… Медбратом… В смысле, работаю в хосписе.

– А вы? – поворачивается ко мне дежурная. Ее скулы и лоб под челкой подпорчены шрамами от подростковых прыщей.

– Кем прихожусь? Сердечным другом, – со вздохом говорю я, начиная уставать от этого абсурда.

– Ага, ясно, – сердится дежурная, уловив мою издевку. – А друг другу вы кем приходитесь? Медбратьями? Или сердечными друзьями?..

– Так вы примете заявление? – торопливо говорю я, чтобы опередить Александра Павловича, готового взорваться в ответ на грубый намек.

– Идите пишите, вон туда! – она показывает на стенд с надписью «Уголок заявителя», висящий напротив дежурной части. – Там образцы.

Под стендом на колченогом столе рассыпаны листки бумаги и валяется несколько ручек. Александр Павлович хватает листок и начинает писать, склонившись к столу. Ни табуретки, ни стула в «Уголке заявителя» нет. Нас то и дело задевают проходящие мимо полицейские.

За решеткой дежурной части появляется новое лицо – горбоносый мужчина в майорских погонах. Несколько секунд смотрит на нас, потом спрашивает дежурную:

– А это что за красавцы?

Дежурная что-то отвечает, но мне не слышно.

– Из хосписа? – переспрашивает горбоносый. – Так-так…

Он уходит из дежурной части через внутреннюю дверь и вскоре появляется в коридоре, направляется к нам:

– Добрый день, граждане. Начальник отдела полиции майор Нодия. Дежурная доложила мне о ЧП в вашем хосписе. Это какой же хоспис – тот, что на Еловом холме? А вы, значит, заявление пишете? Хорошо. Отдадите дежурной. А потом я хотел бы с вами побеседовать. Не возражаете? Да, хорошо. Дежурная проводит вас в мой кабинет. – Горбоносый говорит быстро, не давая нам вставить ни слова. Резко разворачивается и уходит.

– Чего это он? – растерянно произносит Александр Павлович, провожая майора глазами…

Спустя четверть часа нас пропускают через турникет внутрь участка, и мы идем мимо обычных и железных дверей, мимо зарешеченных закутков – «обезьянников» – в самый дальний конец коридора, где в кабинете номер шестнадцать обитает майор Нодия.

– Как думаете, Ваня, она его любит? – ни с того ни с сего спрашивает Александр Павлович.

– Кто любит? Кого?

– Зорина. Ника его любит?

Я даже останавливаюсь.

– О чем вы? Она его ненавидит!

– Ох, Ванечка, – закатывает глаза Александр Павлович. – Вы еще молоды, не знаете, что можно любить и ненавидеть одновременно. И так бывает очень даже часто.

– Нет. Здесь не тот случай. Она его просто ненавидит.

– Простите, Ваня, – вздыхает Александр Павлович, – не хотел вас задеть… Но женская душа – такая сложная штука… А Ника… Она реально – особенная. А особенные люди – они во всем особенные…

– Да, – киваю я, – Ника особенная, это правда. Но любовь для нее – это любовь, а ненависть – это ненависть. И она не станет прятать одно за другим.

– Так-так-так. Видно, вы неплохо ее знаете. – В голосе Александра Павловича появляются лукавые нотки. – То, что вы на нее запали, уж извините, заметно невооруженным глазом. Как вас вштырило сегодня утром, когда вы увидели Нику в синяках! С каким свирепым видом вы бросились искать Зорина! Окажись он в хосписе – быть бы смертоубийству!..

– Александр Павлович, наверное, вы не все знаете про эту сволочь – Зорина… А то, что я чувствую к Нике… Понимаю, это достойно иронии. Но все же это мое дело!

– Ванечка, не обижайтесь, я не хотел… – Он неприятно берет меня за плечо. – Я ведь тоже очень взбудоражен. В хосписе творятся реально крутые вещи… А Ника… Она правда необыкновенная, и вы даже не представляете – насколько… Эх, жаль, больше ничего не могу вам сказать. Но, может быть, вы и сами когда-нибудь узнаете…

Я смотрю на него с удивлением. Неужели Никина тайна перестала быть тайной?..

Майор Нодия делает приседания. Присев, он тянет руки вперед, а вставая, опускает по швам. На майоре – белая майка без рукавов и форменные брюки со спущенными подтяжками.

Майор видит, что мы вошли, приседает в последний раз и встает со словами:

– Шестьдесят четыре. Хочу до ста довести. Да. Лучшее упражнение от давления. Ноги – второе сердце. Когда ноги работают, сердце отдыхает. Да…

Он накидывает подтяжки поверх майки и, вероятно, решив, что обмундирован достаточно, садится за стол. Кабинет майора приятно отличается от прочего нутра отделения – здесь светло и чисто, стены не жутко-синие, а отрадно-голубые… Вот только запах… Оказавшись здесь, начинаешь понимать, что именно майору отделение обязано своим специфическим амбре.