Я послал арбогастра на холм, но и оттуда не мог окинуть одним взглядом всю исполинскую армию, где за массой пехотинцев неспешно выступила бронированная конница принца Сандорина, потом — герцога Мидля, затем огромное конное войско Паланта, большой отряд герцога Сулливана. А ведь еще не вывел своих людей герцог Клемент, а у него самый крупный контингент рыцарской конницы…

Я узнавал отважных воинов, что гордо и красиво несут шелестящие по ветру знамена, различал копейщиков, которых пока никто не мог сломить и даже нанести им серьезный урон, лучников и арбалетчиков, которых все берегут как зеницу ока, ибо они без панцирей, а кроме луков и арбалетов у них только ножи за поясами.

Последними, как и было договорено, идут многочисленные отряды бриттских лордов. Вот вижу конное рыцарское войско графа Виллебуа-де-Марейля, с ним идут сорок рыцарей и две тысячи хорошо вооруженных конных воинов. Дальше выступает барон Аскланд. У этого пятьдесят рыцарей, тысяча конных воинов и двести лучников. За ним идет баронет Каундифепбирф, что привел с собой семьдесят рыцарей своего отца и полторы тысячи конников… за ними еще бароны, виконты и даже графы, у них дружины поменьше, но все горят жаждой показать себя и вернуться в родное королевство со славой.

Простучали часто-часто копыта, это Альбрехт галопом гнал коня на холм, а там резко остановил рядом с моим арбогастром.

— Бриттские отряды есть, — сказал он, — и немало, а вот ирамских ни одного.

— Я это заметил, — сказал я.

Он спросил с иронией:

— И что теперь?.. Дружественное королевство Ирам или уже не совсем?

— Спросите чего-нить полегче, — сказал я.

Он охнул.

— Неужто чего-то не знаете? Или пока в несвойственном вашему высочеству как бы затруднении?..

— В несвойственном, — согласился я. — А вы что предлагаете? Нет, я вас спрашиваю, вы советник или как бы хто?

Он охнул.

— Правда?.. А я помню ваши золотые слова, что советуетесь только с Господом, больше никого не признаете. А вот Господа пока да, признаете…

— Свинья вы, — сказал я с сердцем, — а не граф! Вместо того, чтобы подставить плечо, еще и топите. Ну вот не знаю, представьте себе! Не знаю, как поступить.

Он сказал с привычным апломбом:

— Тогда самое разумное — никак. Никак не поступать. Все проблемы со временем решаются сами. Так говорит Господь!

— А какие не решаются?

— Те неразрешимы, — заверил он. — Их никто не разрешит, так что не стоит и тужиться.

Снизу со стороны войск ветерок донес рев могучих голосов:

Смело мы в бой пойдем за веру нашу

И как один умрем за матерь Божью!

Он сказал одобрительно:

— Умереть за идеалы — разве есть что-то выше? Какие молодцы.

— У нас не только воинский дух, — ответил я, — но вообще все лучше, начиная с вооружения.

Арбогастр давно намекает, что нечего здесь топтаться на месте, когда вон впереди дорога, Бобик вообще посмотрел на меня вопрошающе и унесся гигантскими прыжками, прочел в моих глазах разрешение.

— Простите, граф, — сказал я, — надо конячку размять, а то застоялась…

Арбогастр все понял по интонации, я едва успел пригнуться, ветер засвистел в ушах. Уже через несколько минут догнали конников Норберта, а потом впереди на вершине зеленого холма нечто нещадно засверкало золотом так ярко, что я прикрыл глаза ладонью.

Арбогастр снизил скорость до простого галопа, и я рассмотрел гигантское яйцо ярко-желтого цвета, словно отлитое из чистейшего золота. Огромное, в рост человека, оно стоит торчком, острой вершинкой вверх, неестественно ярко выделяясь на голубом небе и зеленом ковре холма.

Разведчики Норберта, покинув седла, суетятся вокруг, вымеряют, прислушиваются, прижавшись ушами к скорлупе, а вокруг них прыгает Бобик с бревном в зубах и уговаривает лучше заняться этой увлекательной игрой.

Один обернулся на стук копыт, лицо восторженное, глаза сияют, как звезды.

— Ваше высочество! — закричал он. — Крестьяне сказали, здесь яйцо феникса…

Второй возразил:

— Да что они понимают!.. Видно же, дракон снес!..

— Но сказали, что феникс…

— А они его видели? Феникс — это ж птица, а тут смотри, какое яйцо!

Я подъехал ближе, коснулся кончиками вытянутой руки поверхности странного яйца.

У земноводных яйца примитивные, кожистые, сквозь оболочку проникает влага, но уже у всех рептилий они известковые, прочные и прекрасно защищены от высыхания, потому отличить яйцо птицы и яйцо черепахи я смогу вряд ли, а уж феникса — тем более.

Примчался Норберт, осмотрел, сказал с интересом:

— Такое вижу впервые…

— Я тоже, — признался я. — Кто-то снес… и сразу же оставил. Сразу видно, что его никто не касался.

— Может и касались, — сказал Норберт, — но стоит тупым концом вниз, столкнуть непросто. Да и побоятся.

Простучали копыта коня Альбрехта, он взлетел к нам, Альбрехт охнул:

— Вы что здесь отыскали?

Норберт буркнул:

— Да вот думаем, что с ним делать…

Альбрехт сказал с ходу:

— А если ничего?

— Как это? — спросил Норберт. — Оно же тогда выведется!

— Его покинули, — сказал Альбрехт. — Значит, и так пропадет.

Норберт с сомнением покачал головой, посмотрел на меня с вопросом в глазах.

— Это куры высиживают, — сказал я, — и всякие там прочие пернатые, а черепахи и рептилии без всяких церемоний… Кто зарывает в песок, а кто и вот так… Само высиживается.

— Такое не зароешь, — поддержал Норберт. — Весь холм пришлось бы разбросать. Представляю такую курицу… Ваше высочество?

Я подумал, сказал со вздохом:

— Скорее всего, яйцо дракона. Хоть и нетипичного. Но нам высокоэволюционный дракон тем более ни к чему. Они в народном хозяйстве пока нигде не пригаживаются.

Норберт спросил суховатым тоном:

— Значит?

— Либо расстреляйте из арбалетов, — решил я. — Либо разом всадить несколько копий на всю длину. Пока не вылупилось.

Альбрехт возразил:

— Убить, не увидев, что там?

— А вам не жалко убивать детеныша? — спросил я. — Я, например, не смогу. Всевышний всем нам вложил в сердца мощный инстинкт любви к малышам, будь это волчата, утята, цыплята или кабанята. Мы всех их хватаем на руки и балуем… Нет уж, я поеду, а вы тут убивайте без меня. Но чтоб убили обязательно!

Норберт буркнул:

— Ну, это детеныша жалко… а вот яйцо разбить — это никакое не убийство.