– Это неправильно… – пускаюсь в спор.

– Правильно, – перебивает юноша. – И тебе известно, как это называется.

Про что он?

– Совершить преступление и взять на себя ответственность за содеянное ради значимого человека, ради его жизни – это правильно.

Про любовь?

– Каин…

– Прости меня, конфетка. Я пойму, если ты не будешь смотреть на меня как прежде. Если…

Обнимаю его.

– Мне страшно, Каин.

– Я понимаю, конфетка. Прости, что заставил это пережить, всё пошло не по плану.

Юноша отвлекается: отвечает по наушнику. Я же слушаю: гудящую – всё ещё – толпу этажами выше; шум разрезающих воздух машин и дронов. Особенно много дронов. Они пытаются залатать раненное Здание Комитета Управляющих?

Каин говорит:

– Сара передаёт, что Патруль Безопасности оцепляет мосты и выходы из Южного района.

– Что это значит?

– Мы не пройдём к станции. Не сможем. Ради псевдо-безопасности Северный район отлучают от Южного.

Предполагаю:

– Мы не можем долететь на авто? Почему этого до сих пор никто не сделал?

– Потому что радиус передвижения машин ограничен – вылетишь за пространство воздушного ориентирования, или как оно называется, панель управления отключится. Да-да, сама. И тогда встреча с бездной – пожирающим всех и вся ртом – Нового Мира неизбежна. В общем, воздушное ориентирование только близ домов и на Дамбе. Над водохранилищем машины тоже не держатся.

– Там летают дроны Патруля Безопасности, точно.

– И грузовые дроны в том числе.

– Никогда их не видела.

– Тем хорош комендантский час. Когда прикажешь гражданам спать, можешь бодрствовать (и бесчинствовать) сам. А ещё на Дамбу не выходит ни единого окна, ох уж это уникальное и предприимчивое градостроение.

– Так неприятно всё осознавать.

– Послевкусие горечи пройдёт, – улыбается Каин. – Осталось решить, что нам делать. Подожди, переговорю по уху.

Киваю и ожидаю. На самом деле не понимаю, как можно оцепить десятки мостов и лишить город десятков троп. Бредущие мимо нас люди торопятся – стараются не оглядываться на лестницы. Никогда не видела передвижение по Золотому Кольцу столь деструктивным, столь хаотичным. Шаг людей всегда был размерен, одинаков, спокоен, лаконичен – они взирали впереди себя или на обращающееся к ним Здание Комитета Управляющих. Что с ним будет? Что будет со всеми нами?

Отхожу от витрины, у которой мы затаились, и замираю у парапета: смотрю на вырванный клок, кусок, на оглоданный бок здания. Надеюсь, родителей там не было.

Что теперь будет?

– Отойди от края, – велит настигший Каин и мягко ведёт в сторону. – Люди сейчас взволнованы, могут толкнуть случайно.

Случайно.

– Посмотри на меня, Карамель.

Поднимаю взгляд.

– Ты растеряна, я понимаю.

– Всё в порядке.

– Столько всего случилось, я понимаю твою растерянность: это нормально.

– Хватит навязывать эмоции, которых нет!

– Тогда что с тобой было, конфетка? – спрашивает Каин. – Перед тем, как тебя схватил патрульный. Отчего ты замерла на месте, а следом бросилась в сторону?

– Мне кажется…

Признаваться или нет?

– Мне кажется, я видела Ромео. На краю платформы, он стоял с распахнутыми – словно крылья – руками. Этого же не может быть?

– Вот уж вряд ли, – спешит разуверить юноша. – Дьюсбери сегодня на учёбе в Академии, это подтвердит Сара. Тебе показалось, потому что ты соскучилась по нему и желала встречи. К прочему из-за волнения, адреналин зашкаливает у всех.

– Я почти уверена, что это был Ромео, – утвердительно качаю головой. – Мгновение спустя он пропал с края платформы. Не могу понять…

Каин в который раз за сегодня прикасается к наушнику.

– Сара, – говорит он, – подтверди, что Ромео Дьюсбери сегодня прибыл в Академию. – И уже обращается ко мне: – Требуется немного времени.

Подаёт наушник. Делаю исключение из правил, поблажку принципу: ставлю наушник и здороваюсь с Сарой по другую сторону линии.

– Подтверждаю, – говорит женский голос. – Дьюсбери зафиксирован утром на входе Академии. Что-то ещё?

– А родители?

– Что за вопросы? – обиженно фыркает Каин. – Само собой…

– Говард Голдман и Саманта Голдман на момент подрыва Здания Комитета Управляющих зафиксированы… – секунду, изучаю этот вопрос –пребывали на улице Голдман. Оба.

– Спасибо, Сара. До связи.

Отключаюсь и протягиваю наушник другу. Он восклицает:

– Ты слишком чувствительна, Карамель, я не ожидал!

Ненавижу говорить про чувства. Не признаю чувства. Не терплю, когда на них ссылаются, навязывают. Не желаю даже в беседах наблюдать. Зачем Каин сказал про них? Едва собираюсь высказаться, юноша останавливает меня жестом и отвечает по наушнику. Без наушника он был приятней – сейчас же из него собеседник равный отцу.

Подхожу к краю платформы и смотрю – нет, не на Здание Комитета Управляющих – под ноги. Удивительно. Я делаю то, что запрещено самим Сводом Правил, что приравнивает к недостойным и отсекает от принадлежности к северянам…но никому до этого нет дела. Я смотрю в низовья Нового Мира, на разинутую градом пасть, на всепоглощающую бездну.

Каин говорит:

– Не смотри вниз, этого делать нельзя.

– Ты сам посеял семена сомнений – я смотрю на погубленных мной.

Юноша равняется, встаёт подле.

– Не вини себя, – говорит он. – Ты поступала так, как тебе было велено, как от тебя ожидали. У нас ещё будет время и возможность показать Новому Миру, как лучше и правильней. Для людей, в первую очередь. Не для системы, не для её слепых исполнителей. Для самих людей – живущих в городе граждан. Не вини себя, Карамель.

А если я не виню? Не ощущаю какой-либо стыд или дискомфорт от производимых действий и от сказанных речей? Я всегда пренебрежительно относилась к выходцам их Южного района. Моё мнение не изменилось, но я увидела, что есть исключения. Есть особые люди. Особенные. И вот я смотрю в Острог, которого там нет – Старый Город, тайна за семью печатями. Никому неизвестно, кто там живёт и как, в каких условиях и с какими целями. И живут ли вообще, или скупо доживают. Я смотрю в преисподнюю – мы сами согнали недостойных в низовья Нового Мира. Было ли мне до них дело? Нет. Беспокоило ли меня нахождения там несчастных? Тоже нет…и вину мне не навязать, чувствую это.

Мой друг отвлекается на сообщение по наушнику, а мгновение спустя объявляет новости: