– Мне сообщили, оба родителя Голдман в доме по улице Голдман. Почему я вижу одного?

Отец ухмыляется:

– Даже не хочу спрашивать, кто тебе сообщил, но твоя мама взаправду переживает исчезновение дочери и последующий подрыв Здания Комитета Управляющих…она отъехала к нашим старым знакомым.

– К кому? – удивляюсь я. – Мы ни с кем не общаемся, ни с кем не дружны по-настоящему. К кому она могла поехать за помощью, советом или поддержкой?

– К Левиафан. Более не скажу. Ты и так подковырнула своим любопытным носом достаточно тайн. Пускай хоть одна сохранится. Ты умеешь не любопытствовать, если знаешь, что не готова узнать правду. К тайне с именем Левиафан ты не готова.

– Ладно, – соглашаюсь я. – Спасибо за прямоту.

– Тебя остроговцы манерам учили?

Не удерживается, я его понимаю. Язва неизбежна, она в черте характера Голдман.

– Зачем ты пришла, Карамель?

– Ты несильно рад, верно?

– Я понимаю, что ты не останешься. Но и задержать тебя не смогу.

– Конечно, – соглашаюсь я. – Это было бы негуманно. А к Патрулю Безопасности ты не обратишься.

– Будь добра нагуляться и вернуться домой, желательно – без вопиющих последствий типа лично подорванного Здания Комитета Управляющих. Просто поброди по улицам, поболтай с незнакомцами и вернись живой.

– Выглядишь дерьмово.

– Удивила.

Отец прикусывает губу, хотя ему такие привычки несвойственны – он контролирует всех и вся, и себя в первую очередь: мимику, жесты, тембр голоса. Говорит, что на лице отпечаталось волнение за любимую дочку: всю ночь дроны выискивали наследницу Голдман, а при свете дня то продолжили делать служители порядка из Палаты Безопасности. Завтра Новый Мир ожидает от Говарда Голдмана официальное заявление – комментарий к происходящему.

– Знаешь, что я скажу? – спрашивает отец.

Перебиваю его:

– Скажи, что Новый Мир построен не на старом городе, а на костях и лжи.

Отец – что несвойственно его натуре и вечно сведённым от сосредоточенных дум бровям – улыбается:

– Думаешь, это никому неизвестно, дочка?

– Скажи всему Новому Миру, что тебе известна причина подрыва Здания Комитета Управляющих.

– А мне известна?

– Разумеется! Ты сросся с Палатой Социума, ты был женат на работе все эти годы, и как никто иной знаешь причину подрыва Здания Комитета Управляющих. На себя обращают внимания те, к кому вы относитесь с пренебрежением, в то время как роль их в нашем мире велика и значима. Знаешь, какую мысль следует донести всем тем, кто за каждым твоим словом в Новостях заглядывает в рот и цитирует их после в Вестнике? Скажи, что это только начало: и вы будете слышать взрывы окружающих зданий, покуда не услышите вопли молящих о пощаде людей. Острог существует и томится под деспотизмом ваших пят, а знающие то южане – запуганы, но чем больше вы умалчиваете о нагнивающих проблемах, тем больше гнили получается в итоге. Не указывай идеальным людям идеального града на их несовершенства – то их погубит, сотрёт личности; но – будь добр и великодушен по отношению к изгнанным твоим гласом и погубленным твоей рукой – поведай правду об Остроге: несчастном младшем брате, отлучённом от родных земель. Острог и Новый Мир – единое целое.

– Нет, Карамель.

– Скажи, что Острог равен Новому Миру.

– Дочка…

– Я так рада тебя видеть, пап…

Отец меняется в лице. Не помнит, чтобы называла его так. Не помнит, чтобы выказывала радость встрече хоть единожды. Правильно помнит.

– Ты был в Остроге? – спрашиваю я.

– Нет, – говорит мужчина. – Это место не для северянина Нового Мира. И я, признаться, удивлён, что на тех тщедушных землях оказалась моя дочь – кровь Голдман, истинная северянка, Создатель града будущего, в скором времени – управляющая.

– Тебе известно, как выглядит Острог? А то, что он не под нами, а за чертой города?

– Разумеется…

– Поэтому, говоря со мной об Остроге, ты никогда не смотрел под ноги? Я думала в том твоя сила: одолевать интерес, распирающее любопытство (тогда же я научилась притуплять собственное) и не опускать глаза на недостойных. А ты просто знал…их там нет.

– Я тебя разочаровал? – спрашивает отец. И даже сейчас его голос не дрожит, а лицо спокойно, хотя – более чем уверена, иначе для чего задавать вопрос? – на душе ураган сомнений.

Спешу его разубедить:

– Нет! Нет, никогда бы. Я всё так же считаю тебя великим умом Нового Мира – так и есть. Я считаю тебя мыслителем, прогнозистом, управляющим. Создателем. Ты выстраиваешь Новый Мир, адаптируешь его под себя, подгоняешь под меня, неважно – ведь ты мнёшь словно незастывшую глину, так плавко и уверенно. Ты стойко выносишь сваливающиеся беды и – упади даже небо Нового Мира – не колыхнулся бы, а атлантом расправил плечи. Я восторгаюсь твоим умом и спокойствием, твоими отстранённостью от внешнего и сосредоточенностью на внутреннем – для меня это служило идеалом, было какой-то недосягаемой высотой, потому что перебороть нечто деструктивное и разрушающее внутри себя не удавалось. И я приняла решение не отторгать тёмные стороны, а принять их.

– Для этого необязательно покидать отчий дом и оставлять Новый Мир вообще.

– Мне стало душно на поверхности.

– В следующий раз просто скажи о своих волнениях, дочка.

– В следующий раз? – переспрашиваю я.

– Ты вернёшься домой. Рано или поздно, я уверен. И – разумеется – если Острог не убьёт тебя, а мне бы, во-первых, не хотелось этого, а, во-вторых, ты не позволишь ему.

Оставляю мысль отца без ответа. Признаться, поражаюсь ей.

Пока что не Острог покушался на мою жизнь, а Новый Мир. Острог простодушен и наивен (воду делают мутной повстанцы из Резиденции, старожилы же отщипнутого от Нового Мира района спокойны и доброжелательны). Хотя, может, отец знает что-то, чего не знаю я? Или не знает ничего, а потому делает выводы самостоятельно. В этом сложно разобраться. Каждый живёт со своей правдой, и истина никому не дана.

– Знаешь, я познакомилась с Сарой, – говорю я.

Отец криво усмехается:

– Ответы нашла сама, дочка.

– Она значима для тебя?

Отец награждает холодным взглядом:

– Для меня значима только моя семья – жена и две дочери, ты знаешь. Больше никто – все остальные могут пропасть, и я не замечу их отсутствия; ваше же пережить не смогу.

– Беса ты пережил спокойно…

– Это не было спокойно, Карамель. Это было трудно и долго.

Отец сидел напротив бутыли – беседовал с ней. Мать сидела на антидепрессантах. Золото сидела на коленях Миринды. Я сидела в одиночестве. Тогда мы раскололись и больше не смогли собраться.