– Мы его посадили отдельно от других задержанных, все-таки несовершеннолетний. – Дежурный учтив и так медлителен! – Но странно, что у работника органов сын так себя ведет, вы уж проведите разъяснительную беседу, он ведь ваш телефон не давал сначала, а когда назвал фамилию, я вас вспомнил. У нас в отделении ваше фото до сих пор висит.

– Где висит? Какое фото? – Ева плохо понимает, что ей говорят, она пытается сообразить, почему Илия приехал из Италии, не предупредив, напился и нахулиганил.

– В кабинете нашего начальника отделения. Это раньше ведь был кабинет майора Карпелова.

Ева останавливается, задержавшись рукой за стену. Кое-где облупленная зеленая краска накатывает в лицо отрезвляющей болью и воспоминанием утраты.

– Сорок второе, Западного. Здесь был кабинет Карпелова, – шепчет она, – и оперуполномоченного Января.

– Точно! – обрадовался дежурный. – Пришли. Вот он, скандалист!

Со скамейки встает, покачиваясь, Костя Вольский и выдает столько непечатных выражений, насколько ему хватает воздуха и сил, – яростным криком.

Дежурный ахает и смотрит на Еву с ужасом.

– Как ты смеешь такое – матери!

– Все в порядке. – Ева выдыхает страх и напряжение, опускается на ближайший стул и улыбается с радостным облегчением. – Все нормально. Я не мать. Я – его учительница.

Марго, предъявившая свой паспорт и примерно ответившая на все вопросы любопытного проверяющего – «В театр пришла за зрелищем. Зрелище оказалось потрясающим. Кто исполняет главные партии, не знаю, но Квазимодо – урод, это точно», – одной из первых покинула театр и отправилась в бар, где ее хорошо знали. Она молча села за стойкой. Бармен, кивнув, так же молча налил пять маленьких стопочек водки, насыпал в вазочку жареный фундук и распотрошил апельсин, превратив его в диковинную распустившуюся оранжевую лилию на синем с позолотой блюдце. Марго пила по одной стопочке в четыре с половиной минуты, закусывала орешками, а после последней принялась за апельсин, развернувшись к залу. В стеклянной колбе на постаменте извивался в танце юноша в набедренной повязке. Марго посмотрела на часы. Потом – удивленно – на бармена.

– Лацис гриппует, – тут же среагировал на ее взгляд бармен и добавил: – Извините. Он просил передать, если вы будете спрашивать.

Марго, побледнев, взяла листок бумаги. Понюхала его, закрыв глаза. За несколько секунд она увидела большую кровать в розоватом сумраке ночника и юношу с завязанным горлом, листающего на кровати журналы.

– Действительно грипп, – заявила она с облегчением и развернула записку. Одно слово и две цифры. Название улицы, номер дома и квартиры. – Где это? – Марго положила записку на стойку.

Бармен вызвал такси.

Ее долго осматривали в «глазок», потом дверь открылась на ширину закрепленной цепочки.

– Я – Марго. Я хочу видеть Лациса.

Юноша со всклокоченными волосами, похожий на бездомного пуделя, провел ее в спальню.

– Иди сюда, – просипел Лацис и провел ладонью по кровати возле себя, – у меня пропал голос. Ты была в баре? Я хорошо себя чувствую, температура небольшая, – он снял с горла повязку.

– Это я настоял, чтобы Лацис провел день в постели. – Пудель принес поднос с серебряным кофейником и чашками, поставил его на кровать, нежно посмотрел на Лациса и удалился, стуча пятками в паркет.

Марго огляделась. Огромная кровать под прозрачным пологом занимала почти всю комнату. Она откатила кресло к окну и села в него. Лацис встал, не отрывая своих глаз от глаз женщины в кресле. На скользком белом шелке кровати его обнаженная фигура казалась излучающей тепло, жаром пламенели скулы. Медленно переступая изящными ступнями, он начал двигаться под чуть слышную музыку, и вдруг – резко взметнулись вверх руки, соединившись над головой изогнутыми острой башенкой ладонями. И голова изумительных пропорций, и лицо редкой лепки, заключенные в живую рамку, притягивали больше, чем тело, равного которому по красоте и нежности Марго не видела ни в жизни, ни в искусстве. Расслабившись до полной отстраненности, до невесомости, до потери ощущения времени и пульса крови, Марго втягивала в себя танец глазами, почти не дыша. Пока коричневая жидкость из опрокинутого кофейника не нарушила приятного пастельного сочетания тонов – тела, шелка, розового свечения ночника за прозрачным пологом – и не подтекла, постепенно впитываясь, к ступням Лациса.

Женщина встала, глубоко вдохнула воздух. Молодой мужчина сел в подушки и подозвал ее осторожным, завораживающим движением руки. Марго подошла, провела пальцем по резьбе на кофейнике, потом – по ступне рядом, потом – вверх по ноге. Дойдя до колена, она выдохнула и пришла в себя. Достала деньги. Положила их на поднос.

– Дай руку, – попросил Лацис. Дождался, пока Марго думала – давать, не давать, потом раскрыл неуверенно протянутую ладонь и поцеловал горящими губами в бороздки судьбы.

– Это же просто грипп? – спросил он шепотом.

Марго кивнула. Он опять вжался губами в ее ладонь, глядя снизу потемневшими от расширенных зрачков глазами.

– Я ведь еще не умру? Я еще не пришел к тебе жить кафаром?

Марго покачала головой и улыбнулась.

– Твой новый друг ужасно содрогает пространство пятками, – прислушалась и шепотом сказала она.

– О, ты права. Он такой неуклюжий! – засмеялся Лацис.

Подписав несколько бумаг, Ева получила вещи задержанного Кости Вольского. Она стояла у стола и под монотонное перечисление дежурного кивала головой. Дежурный доставал вещи из пакета, сверяя их со списком.

– Бумажник из кожи, коричневый, количество денег не оговорено из-за невменяемого состояния задержанного. По осмотру – триста двадцать рублей.

Ева кивает и берет бумажник.

– Пейджер системы… в работающем состоянии. Записная книжка с закрепленной в ней авторучкой.

Ева берет пейджер и записную книжку.

– Часы швейцарские, фирмы… браслет металлический. Зажигалка. Желтый металл, производство….

– Зажигалка? – Не веря своим глазам, Ева берет со стола золотую зажигалку. – Не может быть!.. – Покачнувшись, она удерживается за стол.

– Да они все сейчас курят, – успокаивает ее дежурный. – Не переживайте так. У вашего хотя бы – ни таблеток, ни шприцев.

Пытаясь собраться с мыслями, плохо соображая, куда ее ведут, Ева начинает тут же анализировать ситуацию. Ей мешают стены, запахи, крики из общего отделения. Заторможенным спокойствием и полнейшим безразличием к громкому мату задержанного она пугает дежурного. Но больше пяти минут Ева не выдержала и в коридоре сорок второго отделения, когда подросток в который раз громко, с натужным хрипом обозвал ее неприличным словом, заехала ему локтем в солнечное сплетение. Она сразу пожалела об этом, потому что Костю Вольского тут же вырвало.