Но любимая не оценила моей попытки разрядить напряженную обстановку. Вскочив со стула, она сжала кулачки и крикнула:

— Блин, Идолбаев, я не преувеличиваю, ясно?! Ну почему ты такой упрямый! Я же ради нас стараюсь. И не только из-за «мнимой опасности», как ты выразился. Тебе же самому потом будет психологически легче разговаривать с Маринэ, если ты будешь знать, что делал все возможное, чтобы ее не обманывать! — Олин гнев быстро испарился, и она снова плюхнулась на стул, а из глаз беззвучно потекли слезы — Как ты не понимаешь, у меня и так язык с трудом поворачивается такое предлагать. Самой тошно. Ну почему ты просто не можешь меня поддержать?

«Так не честно! Это удар ниже пояса!» — удрученно подумал я, уже понимая, что в этом споре мне не выиграть и Ольгу переубедить не удастся. К тому же на аргумент по поводу разговора с Маринэ, мне возразить было нечего. На душе сразу стало как-то холодно и тоскливо. Обойдя стул, на котором плакала моя подруга, я обнял ее со спины и, уткнувшись лицом ей в шею, глухо произнес:

— Оль, чего ты от меня хочешь? Я бы поддержал тебя, ели бы мог. Я вообще готов ради тебя сделать что угодно. Но только не это! Я хорошо себя изучил и знаю, что не смогу продержаться без тебя столько времени. Это просто физически невозможно — у меня непроизвольно вырвался безнадежный вздох.

Ольга прижала к себе мои руки, которые ее обнимали, и умоляюще произнесла:

— Но ты хотя бы попробуй. Я знаю, что это будет для нас очень тяжело и трудно. Но, по крайней мере, мы попытаемся, и потом нам не в чем будет себя упрекнуть. Пожалуйста!

— Хорошо… Я попытаюсь — с огромным трудом выдавил я из себя — Но не обещаю, что смогу провести в таком режиме все десять недель. Имей в виду: я против этой затеи и понятия не имею, во что это выльется… Мне теперь даже не понятно, как нам по отношению друг к другу себя вести.

— Так же как и раньше, до того как полюбили — тихо и грустно ответила Ольга — Можно разговаривать и общаться, но мы не будем после учебы гостить друг у друга и не будем ночевать вместе. И особенно, мы не будем друг к другу прикасаться. Надо сохранять дистанцию.

— Это самое сложное — констатировал я.

— Да, но придется постараться. И в связи с этим, чтобы нам было легче не поддаваться соблазну, видно опять придется сидеть по раздельности.

Все мои чувства восстали и воспротивились при этой мысли, но я заставил себя промолчать, понимая, что здесь она права: если я каждый божий день буду чувствовать ее поблизости от себя и не буду иметь возможности к ней прикасаться, то точно сойду с ума быстрее, чем закончатся первые две недели.

Ольга вдруг высвободилась из моего объятия, вскочила со стула, крепко обняла меня, прижавшись всем телом, и всхлипнула:

— Прости, что ради меня тебе нужно будет вытерпеть все это. Но это же не навсегда. Только два с половиной месяца и все. А потом ты поговоришь с Маринэ, и все закончится — пробормотала она, похоже, больше для себя, чем для меня.

Я поцеловал ее в макушку и прижал к себе изо всей силы, догадываясь, что еще очень не скоро смогу ее вот так обнять. Оля придушенно пискнула, пришлось ослабить свой захват. Любимые синие глаза ласково и грустно посмотрели на меня, а Олина рука легонько пробежалась по моим волосам:

— Знаешь, я, наверное, сейчас поеду домой — мои руки непроизвольно вцепились в нее еще крепче, но я заставил их разжаться и потянулся за своей курткой, собираясь ее проводить, но девушка меня остановила — Нет, не надо меня провожать, я сама доберусь. Допишу свое письмо дома и скину тебе на почту, как раньше. Договорились? — не дожидаясь моего ответа, девушка в мгновение ока собрала свои вещи и оделась — Пока, любимый. Увидимся в академии — попрощалась она и выскользнула из моей комнаты.

А я так и остался тупо стоять, смотреть на закрывшуюся дверь и думать, как же мне теперь просуществовать без нее целых десять недель.

Ольга

Я ехала домой в крайне подавленном и угнетенном настроении. Вот вроде бы поступила честно, так, как правильно, а душа все равно болит и ноет. Стоило мне только вспомнить Адама, когда я в спешном порядке покидала его комнату, как к глазам сразу подкатывали слезы — до того он выглядел растерянным и расстроенным.

Я очень долго собиралась с силами, чтобы провести с ним этот серьезный разговор, даже моя утренняя медитация была направлена на то, чтобы настроиться на нужный лад и успокоить свои нервы. Но все равно я оказалась не готова к тому, что это будет так тяжело. Конечно, как я и предполагала, мой друг не воспринял всерьез мои доводы об опасности нечестного поведения. И даже мой сон его не впечатлил. Конечно, это же не ему приснилось! Он не слышал, какими страшными проклятиями осыпала нас Маринэ, и не видел, какое при этом было у нее лицо!

В общем, как я и думала, Адам уперся и ни в какую не хотел соглашаться на мое предложение. Самое печальное, что я его прекрасно понимала, мне стоило огромных трудов произносить нужные слова, поскольку в душе я была с ним абсолютно солидарна. У меня будто случилось раздвоение личности: одна моя часть старалась поступить правильно и объяснить другу, зачем все это нужно, в то время как другая мысленно плакала и сопротивлялась этому решению из всех сил. В моей душе воцарился хаос и внутренний разлад — крайне неприятное и непривычное для меня состояние. Вынести это было тяжело само по себе, а тут еще и Адам подливал масла в огонь, постоянно повторяя, что не сможет без меня обойтись эти десять недель… Десять недель… Какой ужас! Это же так долго! Когда говоришь два с половиной месяца, вроде бы звучит не так страшно. Но когда переводишь месяцы в недели — это просто какой-то кошмар! А уж если в днях посчитать… Нет. Лучше уж этого не делать. Как я смогу это выдержать?!

Как-как, не знаю как, но я должна. От этого зависит наше будущее. Все мои интуитивные способности говорят, что именно сейчас мы формируем свою дальнейшую судьбу и от того, как мы себя поведем, зависит, как сложится вся наша будущая жизнь.

Ольга

Сегодня Тимур нашел меня в академии и предложил после учебы куда-нибудь сходить. Я довольно давно его не видела (пожалуй, с тех самых пор, когда Адам был еще в больнице), вот и согласилась, хотя настроение было, прямо скажем, не для прогулок. Но Тимур ведь был в этом не виноват. Да и мне не помешало бы отвлечься от грустных мыслей, ставших моими постоянными спутницами в последние две недели.

Это были очень муторные две недели. Мы с Адамом старались друг друга не замечать, и на душе от этого было так пусто и тоскливо, что постоянно хотелось плакать. Дома родные уже через три дня поняли, что со мной что-то неладно и начали приставать с расспросами: мол, «где же твой друг? Вы что поссорились?». Я не знала, что им на это ответить так, чтобы это не было ложью и в то же время не посвящать их в лишние подробности. В итоге, я просто сказала, что мы решили какое-то время побыть отдельно друг от друга, и больше ничего не стала объяснять. Родные привыкли не вмешиваться в мою личную жизнь и отстали, но все равно я постоянно ловила на себе их встревоженные взгляды. По-моему они так сильно не волновались, даже когда я в недавнем прошлом постоянно пребывала в анабиозном состоянии от хронической усталости, вызванной повреждением в моей энергосистеме. Хотя родня и тогда поначалу пыталась выяснить, что со мной происходит, но быстро нашла себе объяснение — мол, я сильно устаю в больнице и слишком переживаю за Адама, вот и вялая такая.