Если б на Ирку посмотрел сейчас стандартный мужик, то он увидел бы только голую смутившуюся деваху, ядреную, здоровую и вполне себе симпатичную. Правда, любой нормальный мужик заметил бы тут же и вторую девушку, тоже обнаженную и тоже вполне себе симпатичную. После этого скорее всего у мужчины произошел бы легкий клин в башке и на минутку-другую случилась бы ситуация горемычного буриданова осла, намертво затупившего при виде двух равноценных целей. Если бы нормального мужика после этого тут же спросили, что там, собственно, происходило, то, разумеется, был бы получен достаточно полный обзор таких статей, как рост, вес, размер грудей и прочие второстепенные детали. Ничего не поделаешь. Чтоб мужчина стал наблюдательным и хотя бы немного начал разбираться в женских нюансах поведения, моментально оценив мимолетную мимику и малозначащие на первый взгляд телодвижения, требуется жесткая и долгая наука, которую обычно постигают за десятилетия семейной жизни. Да и то при этом мужчины учатся понимать язык тела только одной женщины – жены. У особо толковых удается просекать еще одну – тещу.

Вот женщина – женщина бы с ходу выдала полный дамейдж рипорт[32]о только что произошедшей в предбаннике стычке. Впрочем, как пишут умные люди, это заложено в мужчинах и женщинах с тех самых времен, когда их создавал Творец. Именно поэтому мужчине положено засечь цель охоты за километр, а женщине – точно знать, где и чем в пещере занимается в этот самый момент каждый из ее пяти детенышей. И потому легкая, тут же исчезнувшая гримаска на лице Веры, невольно выставленная вперед ножка и незаметное, только обозначенное движение руки Иры, ее дернувшаяся нижняя губа и еще два десятка подобных деталей были бы для женского глаза так же очевидны, как для мужского что-нибудь очевидное, кинематографическое, на манер – этот тому дал в морду, да промазал, а этот ему сапогом по яйцам – хрясь! Тот и с копыт долой!

Вот и для женщины было бы видно, что та, которая потоньше, часто загорала топлес, а вторая – потабуретистей, не загорала вообще и уж всяко не делала себе интимных стрижек. И что тоненькая только что уела свою подружку. Причем сильно.

– Пошли в парную… – пробурчала Ирка.

Она отчетливо понимала, что получила щелчок по носу.

Какое тут бикини, когда в лесу схроны строишь… Да тут летом такие комары, что их впору мышеловками ловить. И слепни. И оводы. Ирка вспомнила чертового лося с личинками, и ее передернуло.

– А я этим летом опять собиралась в Турцию, – прощебетала, только войдя в парную, Вера.

В ответ Ирка шибанула ковш горячей воды на камни.

Как паровой котел взорвался. Рвануло по парилке словно взрывная волна.

Вера, взвизгнув, вылетела обратно в предбанник.

Ирка присела, внизу было все-таки не так обжигающе, даже дышать можно было.

Потом добавила еще ковш. На душе стало полегче. Словно сама выпустила пар.

– Ты меня чуть не сварила! – возмущенно воскликнула Вера, когда напарница вышла из парной.

– Чуть не пуд, ничего не весит, – спокойно ответила Ирина. И продолжила про себя: «Сейчас нагреется, пар разойдется, можно будет попариться».

– Вот на фиг, я тебе не челябинский сталевар! – категорически возразила напарница, вовсе не желающая помирать в этой бане.

– Брось, попариться всегда полезно, – дружелюбно ответила Ирка, опять почувствовавшая почву под ногами и от этого воспрянувшая на манер Антея. И подумала: «Эх, жаль, веников нет, я б тебя попарила. Ишь, в Турцию она собиралась. Сейчас я тебе закачу курорт. С бикини и подбритой мохнаткой! Мешком не перетаскаешь!»

Вера понимала интуитивно, что зря она ляпнула про Турцию. Но уж очень хотелось. И помыться тоже очень хотелось… Но ляпнуть про Турцию – все же больше.

– И куда, интересно, все предыдущие подевались? – интересуется у меня Ремер.

– Я совсем без понятия. Ты про сельских жителей?

– Нет, тех, кто тут выжил – эвакуировали. Я про предыдущий завоз. Восемь человек было, штрафников, как я слышал.

Водила автобуса, продолжая свой как бы репортаж, информирует незадачливых участников реалити-шоу о том, что им стоит взять свои мешки и идти дальше в деревню, обустраивать свою жизнь по собственному желанию. Тут нянек нет.

Наши пассажиры затравленно озираются. Даже за мешки не взялись еще.

– Какие же вы ублюдки! – не удержавшись, заявляет один из выгруженных.

– В тютельку, – отвечает ему Ильяс.

– Поехали! – это уже водитель из «буханки» торопит. Автобусоводу еще хочется поглумиться, но Ремер вскакивает на свое место. «Буханка» нетерпеливо гудит, разворачивается. Мы трогаемся следом.

– Как-то сурово очень! – вырывается у меня.

– Зато наглядно. Кнут и пряник – старая метода. И ничего лучше не придумали, – весьма равнодушно отвечает Ильяс.

– Азиат ты просто, жестоковыйный.

Ильяс хмыкает. Потом совершенно спокойно заявляет:

– Любое общество, если хочет жить спокойно, не может обойтись без репрессий. И обязательно репрессии будут. Слово тебе это знакомо?

– Ну разумеется.

– Так вот, и можешь и эти мои слова высечь на полированном камне: где человек – там и жестокость. Разница только в том, кто репрессии устраивает – бандиты или полиция. Если государство сильное, то полиция. Как в Америке. Если государство слабое, как у нас было, то бандиты и всякая сволочь, на фоне которой бандиты – просто ангелы. Но кого-то обязательно будут плющить. Вакаремас?

– Не вполне.

– Тогда слушай…

Но договорить ему не дает водила, ударив по тормозам весьма резко, отчего мы хватаемся за автоматы. Сначала я не понимаю, в чем дело, потом вижу – к нам по дороге, оттуда, откуда мы прибыли, едет во всю мочь одинокий велосипедист. Машет рукой, отчего велосипед начинает мотыляться по дороге. Явно к нам едет.

– И много же у вас тут идиотов, – замечает водила.

Мысленно я с ним соглашаюсь. Велосипедист наконец подъезжает к нам, барабанит в дверь. Переглянувшись с Ильясом, водила дверь открывает. Запыхавшийся парень – мы видим, что он очень молодой, – вваливается в салон.

– Автомат мой верни! – заявляет он, глядя на меня.

Какой еще к чертям полосатым автомат?

– А пони и красный фургончик тебе не нужен? – ляпаю от неожиданности первое пришедшее в голову.

– Шенен[33], ты б сначала спросил разрешения присутствовать, поприветствовал старших. А то словно бака-гайдзин[34]какой-то вломился тут, – замечает наш снайпер.