Кто-то дергает меня за плечо, ну да, тут же еще этот, как его, новенький: глаза выпученные, орет что-то и пальцем тычет. Вроде холодком потянуло? С трудом отлипаю от пола – было такое ощущение, что расплющился как палтус, пытаюсь понять, что он кричит.

– Дверь! Дверь!

Отта! Дверь задняя открылась.

Пытаюсь ползти через него, он тоже как-то ракообразно пятится… В общем, по лестнице скатываемся клубком и прижимаемся за колесом. Верчу головой, звякая краем каски по обшивке, страшное желание бежать галопом отсюда, но ясно, что глупо. Отсюда пальба кажется вдвое, втрое меньшей. Совсем рядом грубый короткий стук калашникова. О, а у передней двери еще кто-то живой. Спина круглая, значит, Ильяс.

Он поворачивается к нам, что-то орет, машет рукой. Понимаю, что командует отходить в подъезд.

– Тащи сюда этого мужика, что в проходе! – кричу Тимуру.

– Почему я? – огрызается он.

– У меня автомат, прикрою отсюда, давай быстро!

– Как тащить?

– Нежно! За шиворот! Давай! Давай! Ползком, зад не задирай!

– Пшел ты!

Его каблуки мелькают перед моей физиономией – пополз парень в салон.

Совсем рядом вспарывается наст, черт, близко как… Стрелять в ответ? Не вижу куда. Высовываться из-за автобуса страшно не хочется. Плюхаюсь на брюхо – все равно ничего не видно. Автобус перекосило – колеса с той стороны пробило пулями, сдулись.

Слева что-то ярко вспыхивает – «буханка» горит ярко-оранжевым пламенем. О, нас еще и осветило дополнительно. От «буханки» к тому же «нашему» крайнему подъезду, отстреливаясь, бегут двое. Трескотня по нам ослабевает, теперь лупят по бегущим, дальний от нас падает, пытается встать, второй, огрызаясь короткими очередями, тащит его к подъезду. У горящей «буханки» рвется граната – вовремя Ремер ноги унес. Черт, да они сейчас за нас возьмутся!

Не удержавшись, высовываюсь из-за автобуса и леплю неряшливыми короткими очередями «вообще». Хочется обстрелять все пространство передо мной. Ну не вижу я ни целей, ни даже вспышек, зато меня видят – пули начинают опять хлопать в обшивку автобуса. Уматываюсь обратно. Сердце колотится так, что еще немного – вырвется из груди, порвав одежки, и запрыгает по-заячьи прочь отсюда.

Из фильмов помню, что укрывшихся за машиной отстреливают снизу, в просвет между асфальтом и днищем машины. Но нам сильно везет: здесь, видно, какой-то трубопровод меняли – перерыто все, и нас отвалы земли прикрывают пока.

Парочка добралась до подъезда, втянулась за дверь.

Ну а нам как?

Поворачиваюсь к Ильясу спросить, а его нету. Слинял, пока я тут выеживался. Зато появляется из дверей пыхтящий (это даже на фоне стрельбы слышно) Тимур, волочит за собой тело. В четыре руки выдергиваем мужика – дышит, но без сознания, пристанывает только тихонько. Куда ранен, не пойму, голова вроде цела, ощупываю руками – кровь на спине, но немного.

– Дальше как? – орет мне в ухо паренек.

Хороший вопрос. Только я ответа не знаю.

Парень тычет пальцем в сторону.

Справа из темноты идут люди. Много.

Я было дергаюсь, потом резко успокаиваюсь… и тут же еще сильнее дергаюсь. Время сейчас идет странно – то прыгает, словно скачками, то растягивается. Или мысли быстрее становятся? Но я сначала успокаиваюсь, что это безоружная публика, а потом до меня доходит, что это зомби. И их много. Правда, замечаю, что они идут целеустремленно – на хорошо разгоревшуюся «буханку». Ну да, их же огонь привлекает.

Но дальше их становится гуще – да будь оно все неладно. Надо бежать сейчас…

Под огнем?

Не добежим, с подсветкой такой мы как на витрине.

Сидеть здесь?

Обратно в автобус залезть и затихариться?

Черт, черт, черт…

Все никуда не годится!

Плохо, совсем плохо и еще хуже!

Неожиданно из верхнего лестничного оконца нашего заветного подъезда начинает стучать одиночными какой-то стрелок. Наши невидимые противники сперва отвечают ему весьма бойко, так что вокруг этого оконца метра на три сыпь попаданий, потом что-то их огонь стихает, и начинается пальба не пойми куда.

Ну, это точно наш шанс.

Тимур схватывает на лету идею – мужик тяжело обвисает у него на спине, и, смешно перебирая ногами (от тяжести походка у спешащего парня получается комичной – смесь японской гейши и черта из «Вечеров на хуторе близ Диканьки», когда на горемыке кузнец Вакула катался), парень дергает к подъезду. Я от автобуса ловко попадаю двум пересекающим курс Тимура зомби в головы, мимолетно восхищаюсь своей крутостью, тут же мажу дважды в третьего – тощую бабку и, наконец свалив ее, галопом бегу вдогонку.

Я не знаю, то ли безмерное везение, то ли прикрывавший наш отход стрелок сверху, но мы добежали без потерь. Успеваю возопить: «Не стреляй, свои!» – дергаю дверь, вваливаюсь в тамбур, следом за носильщиком. При отсветах горящей уже в полный мах «буханки» вижу полулежащего на лестничной площадке раненого. В нас он не целится. Лежит расслабленно, автомат рядом.

Затаскиваем и своего стонущего туда же.

Тут же в двери появляется еще несколько светлых точек, что-то с взвизгом чертит полоску на стенке. Нет, нам тут не отсидеться.

Дверь в угловую квартиру приоткрыта. Грязная дверь, старая. Деревянная, лихо обшарпанная. И вроде как оттуда ацетончиком тянет. И падалью. Но так и на улице пахло, особенно когда зомби поперлись.

Так, надо быстро.

А там темно.

А мои фонарики где?

А нету при себе, в оружейке лежат.

От я молодец!

По стенке вжикает еще раз.

Сверху опять начинает бахать стрелок. В ответ у самой двери подъезда зубодробительно рвется еще одна граната. Дверь перекашивается, сыплются, шурша по фасаду, стекла соседних окон…

Еще сейчас нам гранатку – и приходи кума любоваться.

– Все, идем квартиру чистить! Прикрывай со спины, – рычу Тимуру.

И прижав к автомату брелок с ключами, дергаю в квартиру. Света от брелка чуть, но что есть. Все ж не полная темнота. В квартире вроде пусто: бедная обстановка, характерные для хрущевки малюсенькие комнаты, грязища – то ли тут алкаши жили, то ли нарки. На кухне сразу и не поймешь, засрано все многолетне, слоями.

Тимур просто как-то по-девчачьи взвизгивает, не успеваю повернуться, как в меня вцепляются две лапы, вырваться не удается никак, хотя делаю, как учили, – резко присел, потом так же резко вскочил. Вскочить мне не удается, тот, кто меня держит, тут же наваливается на меня сверху и вместо того, чтоб вскочить, валюсь на спину. А эта гадость давит сверху, неотвратимо, как бетонная плита. А я только и могу, что пытаться подставить под зубы каску. Не выдраться – цепко держит, как железо лапы. Автомат бесполезно зажат между нами, пистолет в кобуре оказался где-то на заднице и сейчас всей пользы от него – в крестец впился.