Государственные же преступники («все восемь человек») должны были покинуть Благодатский рудник спустя двое суток после отъезда женщин, на подводах, под усиленным конвоем и с соблюдением в дороге всяческих охранительных мер.

Свалившаяся как снег на голову новость весьма обрадовала каторжную колонию: декабристы давно жаждали вырваться из-под надзора чиновников горного ведомства и соединиться со старыми товарищами. Раздражали их здесь и «темные, грязные, вонючие» клетки каземата, и неистребимые клопы («постоянные жильцы всех тюрем нашей матушки России»), и блеклые окрестные пейзажи. Хуже, чем есть, в Чите быть не должно, попросту не может — и Мария с Каташей полностью поддержали такое мнение мужчин.

Вскоре дамы были готовы к отправке.

«Мы купили две телеги, одну для себя, другую под вещи, и поехали», — вспоминала Мария Николаевна[519]. Накануне ее отъезда из Благодатска Сергею Волконскому вновь стало плохо, «он харкал кровью»[520]. Озадаченный Лепарский сам осматривал заключенного и нашел того «более всех похудевшим и довольно слабым». Посему комендант дозволил сопровождавшему арестантскую партию офицеру «получить от княгини Волконской две бутылки вина мадеры и одну водки, чтобы производить Волконскому порцию по две рюмки в сутки одного из сих напитков»[521]. Позднее Мария писала, что ее муж «перенес дорогу лучше, чем она надеялась»[522].

О, всемогущее вино!..

Княгини Волконская и Трубецкая, преодолев на телегах свыше 500 верст, благополучно прибыли в Читинский острог, по всей вероятности, 25 сентября 1827 года[523].

А 29-го туда были доставлены их мужья и остальные декабристы.

«Вот я и в Чете, нежно любимая маменька», — сообщила «уставшая, разбитая» Мария Волконская С. А. Раевской 26 сентября 1827 года[524]. Заметим, что и спустя два года княгиня, «по-русски плохо знавшая», иногда писала название данного населенного пункта с той же характерной ошибкой…

Край, где они оказались, был хотя и глухим, однако в сравнении с благодатским казался вновь прибывшим прямо-таки курортным местечком.

«…Представьте себе небольшое селение на возвышенном месте, окруженном со всех сторон высокими горами, а с западной стороны еще речкою, которая в одной версте от селения впадает в реку судоходную, — и вы в Читинском остроге, где при моем прибытии туда было 45 домов, одна деревянная церковь и горное комиссионерство с принадлежащими к оному магазинами — провиантскими и соляными. Горы все разнообразны высотою и покатостями, покрыты лиственницей, кедрами и соснами, с восточной стороны горы по большей части каменисты, а на юг останавливается взор на сопку, имеющую вид развалины замка. Речка Чита, от коей селение имеет свое наименование, течет в плоских берегах в Ингоду. Высота, занятая селением, господствует над долиною, в которой в ясный день можно видеть Кенонское озеро, лежащее от Читы в семи верстах и знаменитое своими большими и вкусными карасями…» — писал один из декабристов[525].

Другой узник высказывался еще восторженнее: «Местность Читы и климат были бесподобны. Растительность необыкновенная. Всё, что произрастало там, достигало изумительных размеров. Воздух был так благотворен, и в особенности для меня, что никогда и нигде я не наслаждался таким здоровьем. Вообще, все мы в Чите очень поздоровели и, приехавши туда изнуренные крепостным заточением и нравственными испытаниями, вскоре избавились от всех последствий перенесенных нами страданий. Конечно, к этому много способствовала наша молодость, но, в свою очередь, климат оказал большую помощь»[526].

Среди таких красот природы, в благоприятном читинском климате чете Волконских довелось прожить три самых страшных каторжных года.

Государственные преступники, доставлявшиеся в Читинский острог с января 1827 года, сперва размещались в переоборудованных под тюремные замки частных домах — декабристы величали их между собой Дьячков и Малый казематы. А воздвигнутый комендантом Лепарским вместительный корпус получил в их среде название Большого. Все три здания находились рядом и были огорожены общим высоким частоколом «из толстых, плохо соединенных бревен». Несколько позже на внутреннем тюремном дворе были построены мастерские, устроен небольшой лазарет. Там же заключенные установили солнечные часы и разбили сад с аллеями и цветочными клумбами.

К началу 1828 года в острог поступило 66 узников (среди них были такие известные лица, как братья М. и Н. Бестужевы, А. Поджио, А. Одоевский, И. Пущин, И. Якушкин и другие). Прибывали, партиями и поодиночке, сюда декабристы и в дальнейшем. По подсчетам современных историков, всего через читинские тюрьмы прошло 85 человек, причастных к заговору[527].

Встреченная Марией в Иркутске А. Г. Муравьева стала первой женой декабриста, попавшей в это забайкальское селение. Летом 1827 года она обрела подруг: в острог прибыли Е. П. Нарышкина и А. В. Ентальцева[528]. А уже после Трубецкой и Волконской, в 1828 году, тут, на берегах Ингоды, появились другие «благодетельные гении» — А. И. Давыдова, Н. Д. Фонвизина и Полина Гёбль («молодая француженка», возлюбленная И. Анненкова). Таким образом, в Чите с определенной поры возникла и существовала целая женская колония.