попытки очернить ее имя. Всех, кто способствовал раскрытию заговора, щедро наградили: Марко Нигро из Кастелло получил пожизненные выплаты в размере ста золотых дукатов в год и, без сомнения, очень полезную для него привилегию – возможность повсюду носить оружие для самозащиты. Меховщику Бельтраму присудили, ни много ни мало, 1000 дукатов, но ему хватило глупости потребовать вдобавок дом Фальеро на Санти-Апостоли и постоянное наследственное место в Большом совете. Получив отказ, он принялся поносить правительство и попал в тюрьму, а когда освободился, тотчас был убит одним из бывших товарищей по заговору.

Между тем Совет десяти так и не набрался смелости внести имя дожа в перечень осужденных. Вместо него оставили пробел, за которым следует приписка: «non scribatur» – «да не будет записано». Впрочем, лет через десять потрясение от пережитого изгладилось, и преемники тогдашнего совета решили, что в деликатности больше нет нужды. 16 марта 1366 г. они постановили удалить изображение Фальеро с фриза дожеских портретов, которым только недавно украсили Зал Большого совета. Вместо него изобразили черное покрывало с откровенной и четкой надписью, не оставляющей простора для толкований: «Hiс est locus Marini Faledri decapitati pro criminibus»[178].

17

Колонии, утраченные и сохраненные

(1355 –1376)

То было 4 июня – должно быть, в шестом часу дня. Я стоял у окна, глядя на море… когда в гавань вошел, весь увитый зелеными гирляндами, один из тех длинных кораблей, которые называют галерами: весла взбивали воду мощными ударами, паруса раздувались на ветру. Он приближался так стремительно, что вскоре мы увидели и радостные лица моряков, и нескольких смеющихся юношей, которые, увенчав себя зелеными листьями и размахивая флагами над головой, приветствовали родной город, одержавший победу, но еще не ведавший о своем торжестве. И вот уже дозорные на самой высокой башне подали сигнал о прибытии корабля, и горожане, незваные, но увлекаемые всеобщим волнением и любопытством, хлынули на берег. Когда корабль подошел еще ближе, мы различили и вражеские знамена, вывешенные за кормой, и теперь не осталось ни тени сомнения, что нам несут весть о победе… Услыхав это, дож Лоренцо пожелал вместе со всем своим народом возблагодарить Бога и вознести ему хвалы в торжественных шествиях по всему городу, но в особенности – перед собором Святого Марка – евангелиста, прекраснее которого, по-моему, не сыщется во всем свете.

Франческо Петрарка, письмо к Петру Болонскому от 10 августа 1364 г. (Старческие письма, IV.3)

Джованни Градениго, прозванный Назоном, то есть Носатым («наверняка из-за какой-то странности, присущей этой черте лица», как заявляет, позволив себе взлететь на крыльях фантазии, один историк рубежа XIX−XX вв.), был избран дожем 21 апреля 1355 г., всего через три дня после казни своего предшественника. Перерыв оказался необычно коротким – вероятно, потому, что после событий минувшей недели всем казалось важным как можно скорее восстановить верховную власть. При этом республика в очередной раз показала, что ее политическая система достаточно гибка и стабильна, чтобы справиться даже с самым тяжелым внутренним кризисом. Любому другому европейскому государству потребовались бы месяцы, а то и годы, чтобы оправиться от потрясения; но в Венеции от заговора Марино Фальеро остались лишь скорбные воспоминания, как только дож Градениго поднялся по едва отмытым от крови ступеням своего дворца.

Новому дожу исполнилось семьдесят, и он не желал воевать. Война с Генуей дорого далась обеим сторонам, парализовав торговлю и, в особенности после поражения при Портолонго, лишив Венецию значительной части кораблей и живой силы. Когда трое братьев Висконти, совместно правившие Миланом после смерти своего дяди-архиепископа, предложили от имени Генуи разумные условия мира, Венеция с готовностью ухватилась за них. Договор подписали 1 июня 1355 г.; обе республики обязались (помимо других, не столь важных пунктов) на протяжении трех лет не вторгаться в территориальные воды друг друга и избегать спорной акватории Азовского моря. В качестве залога каждая сторона должна была внести по 100 тысяч золотых флоринов, передав их на хранение третьему городу.

Генуэзцы, не без причин полагавшие, что нанесли Венеции больше ущерба, чем потерпели сами, были недовольны строгим паритетом, на котором основывался договор. Как подданные Висконти они были вынуждены его подписать, но затаили обиду и твердо решили сбросить с себя иго Милана – что им благополучно удалось уже на следующий год. Но венецианцам все происходящее было только на руку. Мало того что условия договора оказались куда более выгодными для них, чем можно было надеяться, так еще и появилось время восстановить флот и торговлю, пока соперничающая республика бросила все силы на борьбу за независимость. Работники Арсенала, забыв о своем недовольстве, трудились не покладая рук, и со стапелей один за другим сходили новые корабли: галеры и галеоны, фрегаты и бригантины. Венецианские дипломаты сновали по всему свету, от берберов до татар, от Египта до Фландрии, возрождая старые договоры и скрепляя новые.

Если бы Венеция оставалась исключительно морской державой, какой была еще не более двадцати лет назад, краткое правление Джованни Градениго стало бы по-настоящему счастливым. Но у Венеции еще имелись владения на материке, а с новыми территориями появились и новые уязвимые места. В былые времена, если Венгерское королевство в очередной раз заявляло права на города Далмации, венецианцы могли атаковать вражеский лагерь прямиком с моря. Но теперь все стало иначе; и в полной мере Венеция начала осознавать последствия перемен, когда в 1356 г. венгерский король Лайош Великий вторгся во Фриули.

На сей раз притязания не ограничивались какими-то отдельными городами или островами: Лайош требовал, ни много ни мало, всю территорию Венеции на восточном побережье Адриатики. Первую попытку завладеть этими землями он предпринял тремя годами ранее, но был вынужден отступить под давлением венецианской дипломатии. Теперь он перешел от слов к делу, развязав войну под явно надуманным предлогом и направив свои главные силы даже не на оспариваемую территорию, а против самой республики. Сачиле и Конельяно вскоре были захвачены, Тревизо – осажден. Хуже того, надежность Франческо да Каррары, правителя Падуи, внушала сомнения, и все понимали: если Падуя решится на предательство, то враг очутится на пороге Риальто.

Так обстояли дела, когда в августе 1356 г. Джованни Градениго скончался и был похоронен в капитуле церкви деи Фрари. Его преемник Джованни Дольфин не сразу смог вступить в должность: на момент избрания он находился в осажденном Тревизо. Но затем он