скоро заговорил, зная, что от короля шумом и силой всего можно добиться. Таким образом, он не отступал, прося со своей стороны и ручаясь, что рыцарство пойдёт с королём снова, отдохнувши, и докончит начатое дело.

Оттого что короля уже раньше Витольд расположил к себе и тайно через Течинского постоянно уговаривал, когда усмирились, чтобы услышать его решение, заговорил после вступления.

Поддержали, следовательно, те, что этого желали, взяли вверх, а под канцлер со своими был вынужден уступить. Король был бы рад примирить противников и найти какую-то середину, но середины тут не было.

Таким образом, стояли на том, чтобы отходить, но приказали в то же время, чтобы о решении никто в лагере говорить не смел, по той причине, что шпионы скоро доносили в замок всё, о чём тут говорилось. Несмотря на это, ближе к вечеру, довольные шептали одни на ухо другим, что уже решили отходить, далее говорили о том вполголоса, а через несколько часов тот и этот готовил свёртки и дорожные сумки и посылали на Жулавы, за своими конями, где они паслись. Вскоре новость дошла до замка: Плауен почувствовал себя спасённым.

Девятнадцатого сентября подожгли с утра лагерь, на стены все выбежали смотреть, этот дым знаменовал избавление. Свернули шатры, стянули хоругви, грустный король вышел из шатра. Привели ему любимого его коня красно-коричневой масти, на котором он сидел под Грюнвальдом. Конь осмотрелся, словно хотел попрощаться с королём; заржал, начал копать ногой: упал и умер.

Этот случай, для всех неприятный, на суеверного короля произвёл самое досадное впечатление. Был это ещё пятничный день, день скорбный; это его чуть не удержало от отступления, но окружающее рыцарство сидело уже на конях. Ежи из Тенчина вскоре другую королевскую лошадь приказал привести; устыдился Ягайло показать малодушие, сел, таким образом, на коня, и войско в тишине почти с позором двинулось.

Половина его по крайней мере шла послушно, несмотря на сердце и волю. Вид этих хоругвей был совсем иным, чем когда прибывали из-под Грюнвальда. Люди и кони объелись, влеклась неизмеримая тьма загруженных добычей возов, но это не было то вдохновлённое рыцарство, розгорячённое и скорое к борьбе: осада их измучила хуже боя.

Так шли хоругви под Штум, когда с Брохоцким остались дружиной Бартош из Трубовли, Кагнимир из Туховца, Пакош Быстроновский и несколько других. Они все знали, что их тут после отъезда короля ожидали крестоносцы, что ни дня, ни ночи спокойной иметь не будут, но от этого они светились и турниры эти милы им были. Проводив короля до стен, пан Анджей обнял его за ноги и просил о благословении, а когда войско ушло, закрыл ворота, поднял забрало и стал смотреть только, скоро ли его зацепят. Он не ждал долго.

В Квидзине Ягайло посетил келью благочестивой святой Дороты, молился, и оттуда ещё в Штум послал провизию. С утра второго дня стояло рыцарство под Радзинем, который с Грюнвальдской битвы даже до этого дня осаждали напрасно. Крестоносцы удерживали замок, хотя город уже сдался. Составили раду: захватывать ли такую сильную крепость? Тогда снова те, которые торопились, призывали оставить его в покое, когда на протяжении такого долгого времени не осилили. Решение отложили до завтра.

Это был снова прекрасный и святой день для тех рыцарей, что, не ожидая приказа, как львы напали на неприступную твердыню. Можно сказать, что четверо или пятеро храбрейших повели за собой всех: Добек из Олесницы, Пётр Шелмский, Флорек из Корытницы и Пётр из Олесницы, сандомирский ловчий.

Они осадили стены как муравьи. Добек сам подбежал под ворота и, приказав их рубить, хотя ему щит, который заслонял его, продырявили стрелами, не отступил. Он и его люди проникли в нижний замок. На верхний в эту самую минуту вбежали или, скорее, вскарабкались другие. Флориан из Корытницы, который уже стоял на стене, встретился глаза в глаза с вице-комтуром, немцем, сильным, как вол, и храбрым. Они столкнулись и схватились за плечи, пока комтур не вынужден был отступить. Пётр из Олесницы был уже на первой стене со своими, хоть раненный в ногу и заслоняясь только щитом.

Когда гарнизон их увидел, сдался, боясь, как бы разозлённое рыцарство не вырезало их поголовно.

Ягайло на вечерню въехал в захваченный замок. Пятнадцать крестоносцев гарнизона стояли, связанные верёвками, ожидая смерти. Им даровали жизнь. Из часовни пошёл король в сокровищницу, которую охраняли, дабы в неё не ворвалась челядь. Вокруг стояли паны, а король драгоценности, деньги, цепочки, дорогие вещи бросал и раздавал сначала тем, кто захватывал замок, потом иных одаривал…

Ягайло всегда был таким щедрым, что последний плащ с себя снять был готов, лишь бы его кто попросил.

Там остался тот Ясько Сокол в дружине с Жижкой и другими чехами и поляками. Оттуда уже войско тянулось к Висле, где долго ставили тот мост, который раньше так легко было построить и перейти. Оттуда расходились загруженные добычей хоругви.

Ягайло ещё с небольшой численностью судов поплыл по Висле из Рациужа в Торунь, скорее, чтобы осмотреть город и отдохнуть, нежели по необходимости. Много ему рассказывали о богатстве его и красоте. Люди просто забыли, что там рыцарям не очень жилось, потому что, не воюя ни с кем, как каштелян Накельский, умирали, но в военное время никто могил не считает.

С утра в самый день св. Вацлава торунчан ознакомили с ожидаемым королевским прибытием. Почти весь город высыпался на берега и холмы были покрыты празднично приодетыми горожанками, дамами и девушками, среди которых и три красивые Вердеровны занимали непоследнее место.

Вышла с другими и Носкова, но Офка осталась дома и Куно, который снова тут просиживал, не очень рад был показываться.

У берега, куда собирались причалить корабли и где алым сукном была выстлана пристань, стояло всё духовенство в праздничном облачении, с хоругвиями, распевая:

Tua est potentia, tuum regnum Domine!

Священник-крестоносец, старичок, рад ни рад предшествовал другим.

Ягайло, которого вели с процессией, отправился с берега в костёл св. Иоанна, где, выслушав мессу, ехал в замок, где для него приготовили обед.

Часть двора и рыцарства поднялась в замок, многих же, что сбежались из других крепостей для свидания с королём, забрали к себе для угощения мещане.

Куно, стоявший на рынке, когда эта толпа как раз разделялась, не заметил, как его старый знакомый, королевский любимец, недавно находившийся в Радзине, Ясько Сокол, ударил его по плечу, весело смеясь.

– А, ты здесь, беглец, – воскликнул он, – всё-таки я поймал тебя.