– Ты когда-нибудь кого-нибудь любил, Берри? – отбросив всякое лукавство, спросил я.

– Да. Любил. И люблю. Многих людей.

– А я нет, – помотал я головой.

Берри пристально посмотрел на меня, ожидая продолжения.

– Я любил своего отца. Но его больше нет. И я люблю Эстер Майн. И все. А на всех остальных мне глубоко плевать.

– Вот ты, значит, каков! Сукин сын с ледяным сердцем? – сказал Берри, хотя при этом он улыбался.

Но улыбка исчезла с лица Горди, когда он произнес:

– Я очень сожалею о кончине твоего отца, Ламент.

Я смог только кивнуть, а сестра Берри спасла меня от необходимости бормотать что-то в ответ.

– Вам не обязательно петь, чтобы быть вместе. Вы могли бы жить вместе вне сцены. Спокойно и счастливо. Зачем лезть на рожон?

– Я думал об этом. Но я так не смогу. Я не мыслю себя без музыки, а Эстер – без пения. Нельзя обратить свое знание в незнание. Да, бывает, люди свой талант хоронят, но счастливее от этого они точно не становятся.

– А Александер… ты думаешь, это он так сильно запугал ребят из «Атлантик Рекордз», что они отказались с вами работать? – спросил Берри.

– Возможно, не он лично. Но кто-то из его людей.

– Значит, пока имя Эстер звучало на радио, но никто не знал, кто она такая, все было ничего. А теперь она поет песню об истории любви своего отца и Мод Александер, сделав ее хитом, о котором говорят по всей стране. Добавим тот факт, что ты – белый, и…

– И получается полное дерьмо, – закончил я за Берри.

– Или успешное шоу, – усмехнулась миссис Эдвардс.

– А вы эти песни сочинили вместе с ним? – спросил Берри Эстер.

– Некоторые из них, – ответила она.

– Большинство из них, – поправил я. – Она написала сама, без меня, песню «Бомба Джонсон» – всю, кроме припева и бриджа. Мы отлично сработались.

– Я называю это успешным взаимодействием, – сказал Берри. – Просто вы можете творить вместе.

– Этого недостаточно, – твердым голосом заметила Эстер.

– Надо донести до слушателей, что в песне правда, – кивнула миссис Эдвардс. – Не просто исполнять ее, как обычную песню. А рассказывать со сцены историю. Рассказывать ее всякий раз, когда выступаете. Везде. До тех пор, пока тайное не станет явным… для всех.

– Так мы и делали, – сказала Эстер.

– И планируем делать в дальнейшем, – добавил я.

– Ваша пара уже имеет огромную популярность, – снова вступил в разговор Берри. – Я даже вообразить не мог, что представится шанс привлечь к себе такое внимание… Сразу после Рождества в театре «Фокс» у нас запланировано шоу-презентация – «Мотортаун Ревю». Увы, мы даже не продали достаточное количество билетов, чтобы окупить аренду сцены, но если пройдет слух, что вы тоже участвуете… мы соберем полный зал. Потом мы едем в Чикаго. 30 декабря выступаем в клубе «Ригал», а 1 января отправляемся в турне по Восточному побережью. Театр «Аптаун» в Филадельфии, оттуда в Колумбию, далее Балтимор, потом Ричмонд. А затем нас ждет «Аполло» в Гарлеме. И вы окажетесь дома. На гастроли поедут все наши артисты плюс несколько новых лиц, которых я сейчас подбираю. Если вы поедете с нами, то поможете мне сделать «Хитсвилл США» известным.

– Если вы укажете наши имена на афишах, могут возникнуть проблемы, – предупредил я.

– Типа той, что у вас возникла в Питтсбурге? – спросил Берри.

Я кивнул.

– Я это учел! – воскликнул Берри. – Об этом трезвонили даже в наших новостях. Такого никогда не случалось. Проблемами кормится свободная пресса. Мы наймем охрану и будем проводить вас на концерты и с концертов тайно. А в «Фоксе» есть кинозал. Так что при необходимости мы проведем вас через него. За экраном. – Горди мысленно уже колесил по городам и весям.

– Мы представим вас как наших специальных гостей. А в рамках шоу «Мотортаун Ревю» в театре «Фокс» устроим презентацию группы «Майнфилд». Вы обеспечите нам аншлаг, и наших артистов узнает широкая аудитория, – подытожила миссис Эдвардс.

– А полиция? – спросил я. «А Рудольф Александер?» – пронеслось в моей голове.

На мгновение Берри затих, размышляя, и паузой воспользовалась его сестра.

– Позвольте нам об этом позаботиться. У нас тут с полицией давняя история. В 1943-м в городе вспыхнули беспорядки из-за ситуации с жильем. Во время войны Детройт перешел на выпуск военной продукции. Проблему нехватки рабочих рук на заводах решили за счет мигрантов с Юга. В город хлынули и белые, и негры, со своими застарелыми взглядами. А жилья для такого наплыва людей оказалось недостаточно. Тем более что новоиспеченные детройтцы не желали ни жить, ни работать бок о бок. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Юг никогда не жаловал цветных, – ввернул Берри.

– И до сих пор не жалует, – откликнулась Эстер.

– Наши родители приехали из Джорджии, когда мне было два года. Детройт вырос в одночасье, но цветным дозволялось селиться только в одном жилом районе. И обходилось нам худшее жилье гораздо дороже, чем белым лучшее, – объяснила миссис Эдвардс.

– И до сих пор так, – добавил Берри.

– В сорок третьем мне было двадцать два. И я все это видела своими глазами, – продолжила миссис Эдвардс. – Началось все со взаимных оскорблений, они переросли в стычки, затем пришлось вмешаться полиции, а потом президент Рузвельт послал сюда войска. Вообразите: шесть тысяч солдат! В военное-то время! Для установления мира и порядка. Только мир у нас так и не установился… за все семнадцать лет. Это место – бочка с порохом. А теперь у нас еще и автомобильные заводы закрываются, и люди могут в любой момент лишиться работы. Старые проблемы пока тлеют, но подбрось еще пару спичек – и все полыхнет с новой силой. Так что ваша история не покажет нам ничего такого, чего бы мы не видели.

– И вы все равно хотите вывести нас на сцену? – спросил я.

– Давайте полиция будет нашей заботой, – твердым тоном повторила миссис Эдвардс.

– Кстати! – сказал я, потирая руками свои щетинистые щеки, как будто после утреннего бритья в доме в Кранберри прошло лет десять. – Нам нужен отель. Какое-то место, чтобы я не оказался в одном здании, а все остальные в другом. Я не хочу, чтобы мы жили на разных этажах или в разных крыльях. И мне бы не хотелось, чтобы на нас пялились как на какую-то диковинку.

– Этого не будет, – заверила миссис Эдвардс, правда, ее губы при этом тронула легкая улыбка.

– Никто не знает, что вы здесь? – спросил Берри, прикусив нижнюю губу.

– Сэлу известно все, – пробормотал я.

Берри и его старшая сестра уставились на меня в недоумении.

– Я никому не говорил, – пожал я плечами. – Но это не значит, что никто ничего не знает.

– Ли Отис сказал маме сегодня утром. Он позвонил ей, – сказала Эстер. – Так что мама с Арки в курсе, что мы в Детройте. Но больше об этом не знает никто.