Но тут не из чего было выбирать. Она решила сначала открутить ножку стола, стоящего у кровати, но ножка была очень крепко приделана, к тому же покосившийся столик будет выглядеть весьма подозрительно. Картины в такой роли выступают только в кинокомедиях, вы не можете никого ударить куском холста. В конце концов она остановилась на своем давнишнем «друге» — вазе для фруктов. Она была большая и довольно тяжелая. Гэйнор уселась на стул, вцепившись в вазу, прислушиваясь к шагам, ожидая поворота ключа в замке. Она дрожала, но убеждала себя, что это не важно. Не нужно обладать спокойной рукой, чтобы ударить человека по голове.

Ей казалось, что она просидела так несколько часов. К сильной дрожи прибавился стук зубов, потом все утихло и осталось лишь внутреннее напряжение, сопровождающееся мелким подрагиванием. Спустя долгое время, когда Гэйнор уже почти перестала ждать, она услышала шаги в коридоре. Она притаилась за дверью, сжимая вазу обеими руками. Он долго возился с ключом, и она снова задрожала… Дверь отворилась, она подняла вазу. Темная фигура шагнула к кровати…

Высокая темная фигура в джинсах. Пальцы Гэйнор разжались — ваза выпала из ее рук на ковер.

— Уилл! — закричала Гэйнор. — Ох, Уилл! — Она схватила его за пропотевшую рубашку, слезы брызнули из ее глаз, и она уткнулась лицом в его грудь.

Внезапно на середине дороги возник волк. Ферн увидела, как в свете фар блеснули глаза зверя, и, резко вывернув руль, остановилась у другого края дороги. Брэидачин на заднем сиденье перелетел слева направо и сильно ударился головой о мешок, откуда раздался приглушенный стон. Ферн дернулась у себя в кресле и одновременно открыла дверь. Она была почти уверена, что сбила зверя, волк лежал на асфальте, света из машины было достаточно, чтобы увидеть движущиеся при дыхании ребра и перевязанную ногу.

—Лугэрри, — у Ферн перехватило дыхание, — что с тобой случилось?

Волчица с трудом подняла голову, и тут же голова снова упала на землю. Но Ферн слышала, как бьется ее сердце. Она осторожно подняла забинтованную ногу и увидела на тряпке пятна, но не красные, а голубые и желтые. Краска.

—Это сделал Уилл, — сказала она. — Только Уилл мог воспользоваться такими тряпками… Сейчас положу тебя в машину. Брэидачин! Можешь открыть заднюю дверь? Положи вперед это. Он в порядке?

Вдвоем они подняли Лугэрри и положили ее на заднее сиденье.

—Мне кажется, что нога сломана, — сказала Ферн и мысленно услышала подтверждение этому. — Постарайся не беспокоить ее. Необходимо отвезти Лугэрри к ветеринару.

Я не так уж л'блю этих з'врей, — пробормотал Брэйдачин. — Мы с нею завсегда держимся друг от друга п 'дальше…

Попала в капкан, — послышался шепот в голове у Ферн, — Уилл освободил меня. Пошел назад за Гэйнор. Нога… Будет в порядке… Кэйрекандал…

У нас нет времени, — сказала Ферн. — Где они? В — как это называется — Дрэйкмайр Холле?

Ферн скорее почувствовала, чем услышала:

Опасность. Эзмодел!

Эзмодел?

Везде. Сила старого духа.

Ты хочешь сказать, — Ферн вздрогнула, сразу все поняв, — сместилось измерение? Мир, который мы знаем, накрыло потусторонним миром?

Эзмодел здесь. В этом месте. Его логовище. Там, где он есть. Дом. Возможно — музей. Он там. Должен быть там.

Доктор Лэй, — сказала Ферн. — Я понимаю.

Когда Эзмодел сможет овладеть человеческим рассудком, тогда Эзмодел… сможет овладеть этим местом. Это… очень опасно. — Еле слышный голос волчицы становился все тише и тише. — Морлохи…

Что это такое — морлохи? — спросила Ферн. И Брэйдачин ответил:

Пагуиджи.

Ферн изо всех сил старалась ехать медленно, но чувствовала, что помимо своей воли все сильнее жмет на педаль акселератора. Спустя минуту, мимо в противоположном направлении проехала полицейская машина. Ферн представила себе, что произошло бы, если бы ее остановили. Брэйдачин должен был бы исчезнуть из виду, но на переднем сиденье лежит отрезанная голова, а на заднем — волк. На мгновение улыбка тронула ее сжатые губы.

Что тебя позабавило, Фернанда? — спросила голова. Брэйдачин оставил мешок открытым, и ледяные голубые глаза наблюдали за тем, как Ферн ведет машину.

Ничего, — ответила она. — Ничего, что я могла бы объяснить.

Я слышал, как ты смеялась в Подземном Мире, где среди привидений смех не раздавался со времени создания мира, — сказала голова. — А теперь — теперь ты направляешься сражаться с силами, значительно превосходящими тебя, и ставкой в этой борьбе — твоя жизнь и жизни тех, кого ты любишь, однако ты смеешься. Не думаю, что это беззаботный, легкий смех, девушка–колдунья.

Когда все вокруг темно и ужасно, — произнесла, в свою очередь, Ферн, — очень важно уметь улыбнуться или рассмеяться. В смехе заложена его собственная сила. Это присуще человеку — ты так скоро обо всем забыл?

Драконы не смеются, — ответила голова. — А это единственная известная мне сила. Поздно учиться смеяться, когда ты мертв.

Ферн нагнулась, чтобы посмотреть на карту, где был обозначен Дрэйкмайр Холл. Дорога была пустынна, и, когда, как она вычислила, что они почти приехали, она выключила фары. На фоне бледного подбрюшья облаков чернела остроконечная кровля. Дальше видны были острые силуэты деревьев и массы кустов. Невдалеке от главного входа она становилась и развернула машину, чтобы припарковать ее так, как ей было нужно.

— Оставайся здесь, — сказала она Брэйдачину и,

глянув на волчицу, добавила: — Приглядывай за ней.

Я иду с т'бой…

Нет. Слушайся меня. Ты не сможешь справиться с этими… пагуиджесами. Жди здесь.

А кто же т'бя з'щитит?

Я — ведьма, — ответила Ферн. — Сама о себе позабочусь. — Она взяла мешок. — Готов?

Да, — ответила голова.

Ферн перевесила сумку через плечо и выскользнула из машины, закрыв за собой дверь как можно тише. Свет в машине автоматически погас, тьма окутала ее, тьма бесконечной ночи, пустынных холмов, молчаливой дороги, редких облаков, несущихся по звездному небу. Глаза ее привыкли к темноте, они различали ночью такие детали, которые обычный человек не увидел бы, — тени без теней, что–то крадущееся и ползущее в траве. Она подошла к воротам, где все еще лежал камень, не позволявший воротам закрыться. Ферн скользнула в щель, и немедленно чутье ведьмы откликнулось на перемену. Она ощутила, что все изменилось, будто бы она переступила через невидимый порог в иное измерение, где все было другим, хотя внешне оставалось неизменным. Здесь ночь была не просто ожившей, но и разумной, сама ночь была неким существом. Ферн чувствовала, что ночь ждет, возможно — именно ее. Земля была чувствительна, как кожа, и Ферн старалась едва ступать, чтобы не примять ни травинки. Она продвигалась в тишине и мраке, скорее следуя инстинкту, чем силе ног. И были моменты, когда земля становилась нематериальной и Ферн чувствовала под ногами скалу с многочисленными трещинами. И где–то под хребтом этой скалы Ферн различила легчайшее землетрясение и биение пульса, которое не было биением пульса земли.