Стелла души не чаяла в матери. Мысль о скорой разлуке терзала ей сердце, заставляла особенно ценить каждую минуту этих оставшихся вечеров вдвоем. В розовом носке накопилось сорок два доллара; в распоряжении Стеллы было еще шесть недель, по прошествии которых, как полагали Фортуны, их старшенькая чинно проследует к алтарю. Стелла пока не решила, куда именно она сбежит, куда в принципе можно сбежать. Хотя знала точно: ее не удержат. Иначе на всю жизнь будет заперта в клетке.

– Мама, мне страшно, – заговорила Стелла, когда был прикончен целый кувшин вина. Слова застревали в горле, сердце колотилось, едва не лопалось от тяжести откровения. – Я не такая, как ты, мама. Я не гожусь для материнства. – Конкретнее она выразиться не могла, хоть режь ее.

– Ну что ты, звездочка моя ясная! Конечно, годишься! – Ассунта нежно погладила Стеллино запястье. – Все женщины для материнства созданы. Так Господь задумал. Не надо бояться.

Стелла отогнала гротескную картинку: младенец, разбухающий в ее животе.

– Все – но не я. Я не люблю детей. Они мне вообще противны.

– Это потому, что своих пока нету. Вот родишь – и все изменится. Больше всех на свете свое дитя любить будешь. Дитя всю жизнь тебе перевернет.

– А если я не такая, как другие женщины?

– Еще чего – не такая! Все мы, женщины, на один лад.

Ассунта пошла спать, а Стелла еще долго лежала на своей выдвижной койке, таращась на голую лампочку. Тонкий волосок, заключенный в стекло, погас не резко. Стелле мерещилось остаточное свечение, от которого кухня приобретала особенно мрачный, зловещий вид. Никто не понимает Стеллу – даже родная мать, та, кого она любит больше всех на свете. Даже Ассунте невдомек, какие страхи терзают дочь; даже Ассунта от них отмахивается.

Впрочем, нет, кое-кто все же принимал Стеллу всерьез. То был ее отец, враг номер один. Антонио следил за каждым Стеллиным шагом: вот сейчас оступится, вот сейчас себя выдаст. Наверное, Стелла возбудила его подозрения тем, что слишком быстро из упрямицы превратилась в покорную дочь.

Наутро у Стеллы было похмелье. Не прошло оно и к вечеру, только усугубилось после восьми часов у конвейера. Воздух в доме на Бедфорд-стрит отяжелел от августовской духоты, набух ароматами базилика и чеснока – Ассунта колдовала над своим знаменитым томатным соусом. Сняв косынку, Стелла вслед за Тиной прошла на кухню – сестры обычно перекусывали перед ужином.

Однако в тот вечер Тони был дома. По тому, как уставилась в кастрюльку Ассунта, Стелла заподозрила неладное прежде, чем увидела, что́ лежит перед отцом на столе – кучка монет, несколько засаленных и тщательно расправленных долларовых купюр и розовый носок, будто сдувшийся без своей «начинки».

– Папа, – пролепетала Тина.

– Выйди, Тина, – велел Антонио. – К мужу ступай.

Закрывши ладонями пылающее лицо, избегая глядеть на сестру, Тина попятилась из кухни. Эти два обстоятельства должны были бы прояснить Стелле ситуацию прямо на месте, но в ту минуту Стеллин мозг не сопоставил их с розовым носком.

– Тоннон! – всхлипнула Ассунта. Она с самого начала плакала – как Стелла этого не заметила?

– Помолчи, женщина!

Антонио сердитым не выглядел, голоса не повысил. Мощная ладонь легла на горку монет.

– Стелла, эти деньги отдал мне Рокко. Нашел у себя в комнате, в комоде. Подумал, может, они мои; может, их украли. Вот и принес. Не знаешь, случайно, откуда денежки взялись?

Рокко. Извращенец, вор, предатель. Чувство вины захлестнуло Стеллу, окрасило ей щеки багрянцем, пустило сердце крупной рысью. Стелла поспешила трансформировать вину в ярость.

– Деньги мои.

– Что значит «твои»? – Брови Антонио полезли вверх. – Ты, верно, хочешь сказать, что это мои деньги, так? Ты моя дочь, ты живешь в моем доме – стало быть, все деньги, которые ты зарабатываешь, принадлежат мне. Я прав?

Стеллин мозг усиленно работал – жаль только, что вхолостую. Как отвести отцовские подозрения? Проклятое похмелье! Ассунта плакала уже в голос, закрывшись руками.

– Зачем тебе деньги, Стелла? – допрашивал Антонио. – На что ты копишь? Зачем утаиваешь от отца, который последний грош отдаст, лишь бы свадьбу тебе устроить не хуже, чем у людей? – Он резко отодвинулся вместе со стулом, его тень легла на стену. – Одни только цветы, так их и так, в тридцатку влетели!

Деньги, рассыпанные по столу… Почему Стелла в тот миг думала не о спасении жизни, а о том, как бы отнять свое кровное? Позднее она самой себе этого объяснить не могла. Ей бы броситься вон из кухни, вон из дома – ситуация-то сложилась безнадежная. Да только так оно и бывает – застываешь в ступоре, а потом уже поздно.

– Что молчишь?

Антонио шагнул к Стелле. Лапа легла ей на плечо, заскорузлым большим пальцем угодив прямо в подмышечную впадину, где плоть столь нежна. Еще секунда – и Стеллу прижали к стене в обойчиках с красными цветиками. Из груди вырвался придушенный взвизг. Тони схватил дочь за волосы, дернул… Удар пришелся рядом с импровизированным алтарем Стеллы Первой, фотокарточка глазастой малютки упала ничком.

– Ну, fhijlia mia[24]? Отвечай, на что тебе деньги? Хотела мне расходы на свадебный торт возместить?

– Это на побег из дому, – сказала Стелла – как проклятие выплюнула.

Зачем, почему? Сколько раз она себя об этом после спрашивала, точного ответа не нашла. Возможно, ярость на Антонио достигла таких масштабов, что она собственное горло перерезала бы, лишь бы отцу досадить. Возможно, причиной было природное отвращение Стеллы ко лжи; или она отчаялась – сбежать все равно не получится, так стоит ли запираться? Наконец, есть и следующая версия: Стеллу потянул за язык маленький призрак, чье земное изображение валялось на полу кареглазым личиком вниз. Потому что как еще прикажете сводить счеты с ненавистной заместительницей?

– Я собиралась уйти отсюда. Насовсем.

– Тише ты! – рявкнул Тони на Ассунту – ее всхлипы переродились в звериный вой, от которого у Стеллы волоски на руках дыбом встали, а по ушам словно пила-ножовка прошлась. – Гляди, что ты натворила! – Тони снова повернулся к Стелле. – Мать до чего довела! Каково ей услышать, что старшая дочь надумала из дому сбежать, шлюхой сделаться?!

Антонио за волосы поволок дочь вон из кухни, в свою спальню. Что он с ней сделает? От предположения Стеллу бросило в жар. Поневоле она семенила за отцом – как бы волос вместе с кожей не лишиться.

– Погоди, я тебя по-свойски поучу! Ишь, место свое забыла! Живо вспомнишь, кто ты такая есть! Чтобы я хорошему парню такую стерву в жены подсунул? Да никогда!

В спальне Антонио швырнул Стеллу на кровать и запер дверь. Напрасно Ассунта сперва колотила по дубовым доскам, пока до крови не содрала костяшки пальцев, а потом скреблась, ломая ногти, – заслон получился крепкий.