Снова донесся голос Клары:

— Достали вы меня все на этом острове психов! Сами вы психи!

Послышался звон стекла — должно быть, бокал с шампанским врезался в стену.

— Она у вас, Дельпеш? — чуть язвительно спросил Симон.

— Да, — усмехнулся Дельпеш. — В моем возрасте лучше развлекаться дома.

— Я рассчитываю на вас. Колену Реми угрожает большая опасность. Будьте осторожны… Но действуйте как можно быстрее.

— Осторожность — мое ремесло. Вы мне обещаете завтра новость для первой полосы?

— Обещаю. И, надеюсь, счастливый конец.

— Вот это вряд ли! — опять влезла Клара. — Только появись на острове, Каза, я тебе яйца оторву!

Воскресенье, 20 августа 2000, 01:12

Лагерь на диком полуострове, остров Морнезе

Тень из детских кошмаров бесшумно подобралась вплотную, наклонилась надо мной — наверное, думала, что я сплю, как всегда, как каждую ночь вот уже десять лет. Осторожно потеребила мой спальник:

— Колен. Колен…

Должно быть, боялась, что я внезапно проснусь, закричу, разбужу остальных. Не понимала, что я узнал ее, потому что ждал.

— Колен. Тише… Это Тьерри.

Тьерри.

Ну конечно.

Тьерри, который все эти годы, с моих шести лет, с тех пор как я себя помню, ходил по коридору рядом, проверял, сплю ли я. Берег мой сон — так думал бы любой нормальный ребенок, которому становится спокойнее, оттого что рядом близкий взрослый человек. Но нет — за все эти годы я ни разу не почувствовал, что он бережет мой сон.

Он стерег меня, рыскал вокруг.

Но может, я к нему несправедлив? Нет, я чувствовал в глубине души, что Тьерри доверять нельзя.

— Колен? Это твой дядя. Проснись…

Наконец я открыл глаза и потер их, притворяясь заспанным и удивленным.

— Тьерри?

— Тише, Колен. Выслушай меня, это важно. Я тебе тогда не все сказал. Некоторые подробности никого, кроме нас с тобой, не касаются.

Я смотрел на него, пытаясь, подражая Арману, сделать совиные глаза.

— Колен, ты должен прямо сейчас встать, одеться и пойти со мной. Это важно. Пока я больше ничего не могу сказать.

Это была ловушка.

Он хотел выманить меня наружу — одного и ночью, увести подальше от полиции и лагеря, где полно людей.

— Если хочешь все понять, ты должен пойти со мной.

Ловушка была примитивная, но я хотел знать правду. Чтобы выяснить, кто меня обманывал, какая логика скрывалась за цепочкой этих безумных событий, придется пойти. И не все ли равно, смогу я вернуться или нет.

Тьерри не пришлось дальше уговаривать. Я выскользнул из спальника, натянул грязные шорты и майку, от которой несло потом.

— Со мной ты в безопасности, — прошептал Тьерри.

Я еле удержался, чтобы не сказать ему, что он зря старается, я пойду с ним, хоть и не повелся на обман.

Мы беззвучно пробрались к выходу. Тьерри обернулся и заговорщически улыбнулся мне:

— Полицейский, несущий вахту, проходит у палатки каждые семь минут. Как только он отойдет, мы рванем.

Несколько бесконечных минут мы ждали очередного обхода. Я чувствовал рядом тело Тьерри, слышал его замедленное, сдержанное, как у охотника, дыхание. Он хотел взять меня за руку, но совсем не для того, чтобы успокоить, — вот уж нет. Для того, чтобы я никуда не делся. Я отстранился.

Страх понемногу заползал в душу.

Куда Тьерри намеревается меня увести? Может, удастся кого-то предупредить? Оставить перед уходом знак? Но как предупредить Мади или Армана, чтобы Тьерри ничего не заметил?

Вдали показался луч мощного фонаря.

Полицейский!

Надо срочно что-то придумать.

Я машинально обшарил карманы шорт. Какие-то мятые бумажки, монетка…

И нож Мади!

Тут же в голове возник план, но времени было в обрез. Полицейский прошел в нескольких шагах от нас, посветив на палатку, но Тьерри успел отступить вглубь. И вот уже полицейский удаляется. Тьерри следил за ним, чуть приоткрыв полог.

В темноте я правой рукой раскрыл нож, прижав его к бедру. До постели Армана пара метров. Мы с ним несколько дней развлекались дурацкой игрой, состоявшей в том, чтобы всадить нож в землю между расставленными ногами противника.

Пора!

Я, будто потеряв равновесие, едва слышно топнул ногой по деревянному настилу и одновременно метнул нож, стараясь попасть как можно ближе к постели Армана. Почти неразличимый треск, с которым лезвие воткнулось в дерево, пришелся точно на мой легкий притоп.

Тьерри повернулся и раздраженно шикнул. Прислушался к дыханию спящих, желая убедиться, что я никого не разбудил, и снова выглянул во двор.

— Бежим! Проскочим за деревьями к ферме.

Я знал дорогу, но Тьерри об этом не догадывался и двинулся первым. Двор лагеря освещали несколько самодельных фонарей. На короткий миг, когда Тьерри откинул полог, чтобы выйти, в палатку просочился слабый свет.

Быстро! Действуй!

Не дав пологу опуститься, я метнул монетку в лицо спящему Арману.

Монетка не звякнула. Мне показалось, что я видел, как она ударилась о щеку Армана, но все произошло слишком быстро. Тьерри ничего не заметил.

В темноте мы легко выбрались из лагеря. Полицейским было велено никого не впускать, а не следить за тем, чтобы никто не вылез наружу. Мы молча шли по дороге, ведущей к ферме. Тьерри включил фонарик. Шагал он быстро, но я не отставал. Вскоре мы добрались до большого перекрестка, отсюда одна дорога уходила налево к Сент-Аргану, другая направо — к цитадели, а тропинка вела к развалинам аббатства. На перекрестке горел фонарь. Тьерри остановился неподалеку от него и поднял руку, предупреждая, что надо подождать. Он не хотел, чтобы нас заметили из проезжающих мимо машин, и вслушался, не раздается ли гул мотора, но дорога в этот поздний час была пуста.

На фонаре — как и на всех фонарях острова — висела рекламка завтрашнего номера «Островитянина». Свет падал прямо на листок.

Заголовок звучал пугающе.

Десять лет трагедии в Сангвинариях

Трое рабочих лишились жизни

Трое виновных исчезли

Под заголовком на первой полосе иллюстрация: три черно-белые фотографии, лица крупным планом.

На левой я узнал Жана-Луи Валерино, в центре — фотография моего отца, справа — какого-то незнакомого человека. Я видел его на снимках, сделанных во время того обеда в аббатстве, и на видеозаписи, но лицо его там было либо мельком, либо почти закрыто другими людьми, ни разу крупным планом.