в конце 169 года до н. э. Антиох со своей армией удалился из Египта, он оставил страну разделенной: Птолемей Филометор царил в Мемфисе, а Птолемей Брат — в Александрии. Антиох, очевидно, не собирался господствовать над Египтом; ему было достаточно ввергнуть страну в беспомощное состояние. Он лишь оставил гарнизон в Пелусии, чтобы держать дверь в Египет открытой, если он надумает вернуться.

Зимой 169/68 года до н. э. политика Антиоха потерпела крах. Между Александрией и Мемфисом состоялись переговоры; возможно, девочка-царица Клеопатра взяла в свои умелые руки задачу по примирению двух ее братьев. Они заключили соглашение о том, что будут совместно править в Александрии, а Клеопатра, как и раньше, останется женой Филометора. Это примирение вызвало новое вторжение Антиоха в Египет весной 168 года до н. э. Одновременно селевкидский флот овладел Кипром. На Кипре не обошлось без сражений, но в Египте Антиох, видимо, не встретил сопротивления. Филометор напрасно отправлял посольство к Антиоху, чтобы с благодарностью сообщить ему, что племяннику больше не требуется его присутствие с армией в Египте. Антиох снова явился в Мемфис и оттуда неторопливыми переходами двинулся на Александрию. Но теперь, после окончательного разгрома Персея в Пидне (в июне 168 года до н. э.), у Рима освободились руки, и он смог ответить на громкий крик о помощи, с которым к нему тщетно взывали из Александрии, пока продолжалась его война с Македонией. В Элевсине, на окраине Александрии, Антиох столкнулся с римским посольством во главе с Гаем Попиллием Лаэном, который объявил ему волю сената — Антиох должен немедленно убраться из Египта. И тогда состоялась знаменитая сцена: Попиллий рисует жезлом круг на песке вокруг селевкидского царя и говорит ему, что он должен дать ответ, прежде чем шагнет из круга. Когда римские послы благополучно проводили Антиоха с его армией из Египта, они отправились на Кипр и заставили победоносный селевкидский флот удалиться с острова. Келесирия осталась во владении Селевкидов, но ненадолго. Новому противнику вскоре суждено было подняться внутри самой страны — еврейским националистам во главе с родом Хасмонеев, которые в течение нескольких следующих поколений завоюют для независимого еврейского государства большую часть провинции, столь долго бывшую предметом спора между двумя великими македонскими династиями.

В следующие пять лет в Египте правили два царя. Полибий сообщает, что оба брата «носили царские головные уборы и осуществляли власть»[559]. Любопытно, что на монетах и папирусах осталось мало следов этого двоецарствия. На монетах того периода написано «Царь Птолемей» в единственном числе, только вместо одного орла, символа династии Птолемеев, два. До сих пор не обнаружено ни единого папируса или греческой надписи с официальной формулировкой, которой следовало бы ожидать: «В правление Птолемея, сына Птолемея и Клеопатры, Богов Епифанов, и Птолемея Брата, Богов Филометоров» и т. д. У нас есть письмо от одного чиновника другому, которое начинается словами: «Царю Птолемею здравствовать, а также царю Птолемею Брату, и царице и сестре Клеопатре, и детям…»[560] Письмо датировано «6-м годом», и это значительно осложняет работу исследователей, так как 6-й год Филометора — это 176/75 год до н. э., то есть задолго до двоевластия. Вилькен высказывает теорию, что во время двоевластия Филометор дал согласие отсчитывать годы правления от восшествия на трон его брата. Поверить в это трудно, но тогда непонятно, как иначе можно объяснить эту дату[561]. Судя по иероглифической надписи[562], оба Птолемея вместе с Клеопатрой официально назывались Богами Филометорами[563].

Пять лет двоевластия отнюдь не отличались согласием. Из трех зол, которые в конечном итоге привели к краху государство, созданное в Египте дальновидным полководцем Александра Великого, два проявились еще до того, как Птолемей Филометор взошел на трон, — египетский национальный подъем и восстание против греческого господства, а также рост влияния бывших рабов и евнухов при дворе. Затем объявилось и третье зло — раздор внутри самой царской семьи, где братья и сестры постоянно соперничали из-за трона. В этих жалких междоусобицах истощилась мощь династии Птолемеев, так же как и сила династии Селевкидов после Антиоха Епифана. Птолемей II и Птолемей IV приняли меры, типичные для восточных монархий, чтобы избавиться от этих зол: они убили своих братьев. Если бы Филометор убил Птолемея Брата, династия Птолемеев еще могла бы сохранять единство в течение нескольких поколений. Судьба династии зависела от характера молодого человека, который в тот момент сидел на троне. Этот характер, по свидетельству его современника Полибия, позднейших историков и письменных фактов, был лучшим и наиболее привлекательным среди всех царей династии. В эпоху, когда насилие и жестокость были чудовищно обычными, Птолемей Филометор отличался мягкостью и человечностью. Он «не отнял жизни ни у кого из своих друзей (то есть людей, приближенных ко двору и состоящих на царской службе), каковы бы ни были против них обвинения; я думаю даже, что по вине его не умер ни единый александриец»[564]. Как Филометор с присущей ему готовностью идти на компромисс сделал брата своим соправителем, так же он принял эгоистичные стремления брата с великодушием и прощением. Предполагать, что раз с высшей точки зрения доброта ценна сама по себе, поэтому она вознаграждается и как средство достижения суетных объектов желания, таких как укрепление династии, — это значит не разбираться в жизни. Доброта Филометора оказалась совершенно не способна изменить дурное сердце его брата, и тот остался жить, чтобы принести беды царству. Если бы Филометор его устранил, как Филопатор Мага, он мог бы потерять свою душу, но, скорее всего, приобрел бы спокойное царство для себя и династии Птолемеев.

Был в Средиземноморье и еще один фактор, из-за которого болезни, поразившие великие македонские династии, стали неизлечимы, — пагубное влияние Рима. Эта могущественная зловещая сила теперь всегда маячила вдали, готовая не дать восточным царствам оправиться от потерь, потому что Рим не был заинтересован в том, чтобы они оставались сильными, и поддерживал существовавшие в них подрывные элементы, когда их почти удавалось преодолеть. Рим спас Египет от Антиоха, но он не желал видеть династию Птолемея сильной. Мы не знаем, смог ли бы потомок Птолемея Сотера, каким бы гением он ни был, снова превратить Египет в сильную и независимую державу при этих поразивших царство болезнях и гнетущем влиянии Рима.

В Александрии в годы двоевластия не прекращались беспорядки. Молодой Птолемей, которого народный порыв призвал на трон, был популярен, а Филометор — нет.

Один высокопоставленный и влиятельный придворный постарался извлечь из этой ситуации выгоду для своего честолюбия. Если он был чистокровным египтянином или метисом, как подразумевается