Казалось бы, что проще?

Казалось бы, самый естественный выбор в том случае, если дорожишь душой.

Казалось бы, остановись.

Казалось бы…

Удержи равновесие в поступках, не пей из чаши гнева лишку, окутываясь кровавой тьмой. Не позволяй корявому править из тебя себе подобное. Держись, но…

Но так, увы, не бывает.

Тень и свет не играют внутри тебя, а ведут смертельную схватку, и, отказываясь от добра, ты открываешь двери злу. Пусть не желая. Пусть страдая. Пусть ненавидя себя… И выплёскивая эту ненависть на жертв. Становясь чернее и чернее.

У Тьмы нет дна, и всегда есть возможность опуститься ниже. Было бы желание или «обстоятельства», на которые любят ссылаться слабаки и лицемеры. Впрочем…

Вениамин Мритский не был ни тем, ни другим, ему не требовались оправдания ни перед Создателем, ни тем более перед самим собой. Он точно знал, на что променял милость Господа: на удовлетворение амбиций, на безграничную власть, на возможность стать первым, и не собирался извиняться и каяться. Он смирился с тем, что душа его будет страдать в одиночестве, но оставался ревностным олгеменом.

Творил и вытворял одновременно.

Правой рукой губернатор строил храмы, а левой – устраивал для приближённых кровавые развлечения, поскольку демонстрация жёсткости и жестокости входила в «обязательную программу» правления любого менсалийского губернатора.

– Что у тебя плещется, лейт?

– Ваша любимая ореховая № 5! – мгновенно отозвался офицер. Вся свита знала, что на охоте Мритский употреблял только эту крепчайшую смесь бедовки и орехового ликёра, и не держала при себе ничего иного.

– Дай! – Вениамин сделал два глотка, броском вернул подданному фляжку. – Отличное пойло, лейт, хорошего самогонщика нашёл! – Вытер губы рукавом и оглядел копошащихся в предрассветных сумерках людей.

И улыбнулся, потому что всё шло так, как надо.

«Легавый Ке», с которого охотники высадились в точке встречи с передовым отрядом, набрал высоту и, оставшись не замеченным для жителей обречённой деревушки, ушёл в дозор к западу. О своей безопасности Вениамин заботился тщательно, никогда не уходил в рейды без надёжного прикрытия, и потому сейчас его защищали пушки и пулемёты быстрого «Ядрата» – на земле и восьмидесятимиллиметровые орудия импакто – с неба. Но защита предусматривалась на крайний случай, в вероятность которого никто не верил: из-за близости Карузо «свободные сотни» обходили этот район Сочности стороной, и это обстоятельство исключало встречу с опытными воинами. Что же касается жителей деревни, то их способность к сопротивлению прагматично оценивалась как практически отсутствующая.

В точке встречи отряд пересел на лошадей и довольно быстро, как раз успевая к рассвету, преодолел три лиги до деревни: быстро, но умело и тайно, поскольку маршрут разработали лучшие разведчики Карузо, а сами охотники не издали ни одного лишнего звука: амуниция не звякала, лошади не ржали, люди не орали. Все шло спокойно и деловито, и, несмотря на понятное и заметное по внешним признакам нетерпение – к примеру, лейтенант Чим беспрестанно покусывал губы, а майор Дальбо без конца постукивал плёткой по сапогу, – все охотники вели себя аккуратно и предельно профессионально.

В половине лиги от деревни мриты встали на короткий привал, в последний раз проверяя снаряжение, распределяя обязанности и позволяя лошадям слегка отдохнуть. Вот тогда-то Вениамин и потребовал у Чима приложиться к фляге. После чего, видимо от скуки, осведомился:

– Что у тебя за оружие?

– Я называю его «спинодёром», – улыбнулся молоденький лейтенант, чуть покраснев от удовольствия: каждый офицер свиты мечтал о внимании губернатора.

– Сам придумал? – Мритский принял у Чима оружие, внимательно оглядел и взмахнул, прислушавшись к резкому свисту.

– Так точно, Ваше превосходительство.

– Молодец…

«Спинодёр» представлял собой обыкновенную плеть-шестихвостку, только заметно удлинённую и с нашитыми на кончики «хвостов» металлическими крючками. Не слишком загнутые, но острые, как бритвы, они не только позволяли рвать тела, но и утяжеляли оружие. Лошадь такой плетью не погонишь, а вот порвать людишек – самое то, что надо.

– Толково придумал.

– Слава Мритии! – верноподданно гаркнул Чим и допустил ошибку: Вениамин с трудом сдержал брезгливую гримасу, поскольку терпеть не мог официоза на охоте.

– Не желаете попробовать? – услужливо продолжил лейтенант.

– Обойдусь. – Губернатор выпрямился в седле и махнул рукой, приказывая начинать потеху.

Беспощадную, но главное – совершенно безопасную охоту на людей, кровь которых скоро смешается с росой, а крики и стоны обрамят восход молчаливого солнца. И день словно расколется, став длинным для веселящихся охотников и смертельно коротким для «дичи», которая ещё не подозревает, через какой ужас ей предстоит пройти в ближайшее время.

Что случится в тот самый миг, когда рассвет вступит в свои права.

Когда солнце начнёт подниматься над горизонтом, заполняя мир светом и теплом. Когда насыщенный аромат утренней свежести заставит улыбнуться «ранних пташек». Когда первые, самые работящие селяне уже идут к скотине, но многие ещё с ленцой потягиваются, не торопясь начать день… А самые ушлые нащупывают податливые тела жён и подруг… Когда дозорный или дозорные, которых вот уже двадцать с лишним лет в обязательном порядке выставляет любое менсалийское поселение, клюют носом… А потом начинают хрипеть, поскольку горло перерезано опытной рукой, а затем мягко опускаются на землю, заботливо поддерживаемые той же рукой…

Умирают, не производя лишнего шума…

Перед деревней возникают фигуры конников. И они, эти фигуры, словно рвут на части серость сумерок, неся на гривах лошадей свет и смерть.

Всадники приходят со стороны восходящего солнца и первые несколько секунд кажутся нереальными в дрожащей дымке умирающей ночи. Кажутся её тёмными тенями, злыми щупальцами мрака, по какой-то причине не исчезнувшими в лучах. Кажутся ненастоящими…

Но копыта выбивают дробь чудовищного марша. Слышатся гортанные крики, которыми охотники подбадривают друг друга. Гулким щелчком тревожит утро первый выстрел. Грохочет взрыв, и над обречённой деревней поднимается тоскливый вой.

У Мритского раздуваются ноздри.

Сейчас он совершенно забывает о том, как плохо быть злым. О том, что его ждёт вечность в одиночестве. Сейчас он доволен, азартен и увлечён. Он чует кровь, и всё остальное неважно. Сейчас он тот, кому плевать на потерю милости Божьей, сейчас он дикий варвар и ведёт своих людоедов на страшный пир.

– Вперёд! Скорее!

Тридцать всадников врываются в деревню резко и страшно. Всего тридцать, но они быстры и ловки, они повсюду, от них не укрыться, и с ними приходят крики и выстрелы, хрип лошадей и взрывы, хохот и плач.