(96—99 = 715—717) в качестве вазира Джафара б. Бармак находится в сокращенном виде в собрании рассказов Ауфи и в составе сочинения Казвини (Закариа).[635] Ауфи называет халифом Абд ал-Малика б. Мерван (65—86 = 685—705). Т. Нёльдеке в своей рецензии отметил анахронизм рассказа;[636] В. В. Бартольд дал исчерпывающий анализ всех вопросов, связанных с фактами, сообщаемыми „Сиасет-намэ“.[637] Исторический Джафар Бармак был казнен в 187 (= 803) г. халифом Харун ар-Рашидом, т. е. почти сто лет спустя после правления обоих упомянутых в рассказах халифов.

136 (157—158). Рассказ о Судабэ, жене Кей-Кауса и преступной ее страсти к Сиавушу, сыну Кей-Кауса, по сравнению с версией „Шах-намэ“ Фердоуси представляет ряд отличий. В рассказе „Сиасет-намэ“ отсутствуют следующие моменты повествования Фердоуси: распоряжение Кей-Кауса казнить Судабэ, предстательство (???) Сиавуша, дальнейшее примирение Кей-Кауса с Судабэ и все возрастающее его отчуждение от сына. В „Шах-намэ“ отсутствует следующая деталь рассказа „Сиасет-намэ“ об испытании Сиавуша огнем: „весь народ был повергнут в изумление. Мубады взяли от того огня, отнесли в храм огня. Тот огонь поддерживается до сего дня“. О храме огня в честь Сиавуша упоминает Шахрастани.[638]

139 (159). Версия романа Ширин-Фархад отсутствует в „Шах-намэ“ и впервые появляется в стихотворной форме у Низами. „Сиасет-намэ“ характеризует рассказ о Хосрове, Ширин и Фархаде, как „прекрасный и известный рассказ“.

143 (160—162). Рассказ о Юсифе и Кирсифе в более кратком виде, чем в „Сиасет-намэ“, находится в собрании рассказов Ауфи.[639]

149 (164—166). Конец главы „о выявлении дел еретиков, являющихся врагами царя и ислама“, гласит: „если государь захочет познакомиться со всеми делами их, пусть он прочтет истории, в особенности же историю Исфахана“. В данном контексте достаточно трудно сказать, имеет ли автор в виду конкретную историю Исфахана или вообще историю города Исфахана. ТИ, 141 дает следующий вариант: следует читать многие истории, в особенности же то, что они (еретики) совершили в Исфахане и земле Аджам.[640]

150 (166—181). Рассказ о Маздаке является первым рассказом „Сиасет-намэ“ об еретиках.

Чрезвычайная тенденциозность рассказа „Сиасет-намэ“, направленная к тому, чтобы превратить образ одного из замечательных народных вождей раннего иранского средневековья в шарлатана и плута, резко отличает повествование „Сиасет-намэ“ от повествований „Шах-намэ“, Табари и т. д.; общий тон всего повествования не может не привести к убеждению, что в главе о Маздаке скорее всего можно видеть памфлет, направленный против врагов мусульманской ортодоксии, чем дошедший до XI в. вариант одной из так называемых „Маздак-намэ“. С этой точки зрения предположение, высказанное Т. Нёльдеке и подтвержденное А. Кристенсеном[641] о зависимости рассказа „Сиасет-намэ“ от варианта „Маздак-намэ“ Фихриста,[642] нам кажется, требует значительных ограничений и пересмотра. Отдельные элементы рассказа „Сиасет-намэ“, как, например, противопоставление отца-еретика сыну — правоверному мусульманину напоминают рассказ „Сиасет-намэ“ о Мухаммеде Нахшаби, и соответствующий рассказ Ауфи,[643] причем и в том, и в другом случае речь идет о совершенно иных персонажах, чем в рассказе „Сиасет-намэ“ о Маздаке. Неразработанность истории мусульманской полемической литературы этого периода не позволяет, конечно, итти далее высказанных предположений, но представляется весьма вероятным наличие в мусульманской литературе раннего средневековья определенного жанра изящной словесности, посвященного изображению глав еретических учений в качестве отрицательных персонажей. Также весьма вероятно, что происхождение подобного жанра коренится в домусульманской литературной традиции. А. Кристенсен, исследуя рассказ „Сиасет-намэ“ о Маздаке, указывает, что сюжет о хитрости, примененной Маздаком, дабы заставить говорить огонь, был известен пехлевийской литературной традиции задолго до времени появления Маздака. Так, Сократ, автор церковной истории V в., передает, очевидно почерпнув из пехлевийских источников, рассказ об обмане магами Иездегерда I (399—420) путем применения такой же хитрости.[644]

151 (182—183). Рассказ „о выступлении Сумбада Гябра из Нишапура в Рей против мусульман“ отличается от всех предыдущих рассказов хроникальным характером повествования. Рассказ состоит из двух частей; а) истории Хуррамэ, жены Маздака, б) истории восстания Сумбада.

Первая фраза рассказа, говорящая о времени Харун ар-Рашида (170—193 = 786—809), когда снова появились еретики, не имеет никакого отношения ни к предыдущему, ни к последующему повествованию; упоминание о Харун ар-Рашиде отсутствует в ТИ, 156.

Весь рассказ о Хуррамэ, дочери Фадэ, жене Маздака, бежавшей в Рей и ставшей во главе хуррамдинцов или хуррамитов, является осмыслением названия секты, именуемой обычно в источниках ал-хуррамия.

Рассказ о восстании Сумбада Гябра, наряду с близким к арабским хроникам повествованием,[645] содержит ряд фантастических утверждений и анахронизмов; так, например, Сумбаду Гябру, восставшему вскоре после убиения Абу-Муслима, т. е. в 137 (= 755) г., приписывается упоминание о двенадцатом шиитском имаме Абу-л-Касиме Мухаммеде б. ал-Хасан ал-Махди, родившемся, согласно шиитских источников, в 255 (= 868/69) г.[646] Столь же неверно утверждение рассказа о том, что восстание Сумбада продолжалось семь лет, — следуя Табари, срок между началом восстания Сумбада и его убиением равнялся семидесяти дням.[647]

152 (183—187). Рассказ „о появлении карматов и батинитов в Кухистане, Ираке и Хорасане“ и

153 (187—193) рассказ „о выступлениях батинитов в Хорасане и Мавераннахре“ см. мою работу „Мухаммед Нахшаби“[648] и 150 (166—181).

154(193—194). Рассказ „Сиасет-намэ“ о наследовании главенства в секте карматов после Абдаллаха б. Меймун и начале фатимидской державы в Северной Африке представляет собою сокращенное изложение событий, известных в значительно более полном виде в арабоязычных хрониках. Приводимое в тексте ИШ наименование первого фатимида как Абдаллах б. ал-Хусеин совершенно очевидно испорченное Обейдаллах б. ал-Хусеин.

155 (194—195). Рассказ о „восстании карматов и маздакитов в округах Герата и Гуре“ принадлежит к немногим отрывкам, встречающимся в сочинении, ценным исключительно по своим фактическим, а не литературным достоинствам. Отрывок повествует об антисаманидском восстании в 295 (= 907/908) г. и, очевидно, заимствован из наиболее старых саманидских хроник, быть может, из того же жизнеописания Исмаила б. Ахмед, о котором уже шла речь. Один из вождей восстания Абу-Билал Хареджит упомянут в „Тарих-и-Систан“ в числе лиц, примкнувших к Якубу б. Лейс после нишапурского похода последнего в 259 (= 872/73) г.[649] Весьма интересна заключительная фраза отрывка: «В тот же год Справедливый эмир умер и на его место воссел Наср-и-Ахмед, который был его сыном, а то, что случилось при нем, мы упомянули ранее». В „Сиасет-намэ“ под „эмир-и-адил“ разумеется Исмаил б. Ахмед; указанная в начале отрывка дата и перечень действующих лиц также не оставляют сомнения, что речь идет об Исмаиле б. Ахмед. Следовательно, под испорченным в ИШ „Наср-и-Ахмед“ должно разуметь Ахмеда б. Исмаил, кунья которого, как известно, было Абу-Наср.[650] Но если речь